Выбрать главу

– За то что и по батюшке вспомнили, милости просим. Мы и тогда, Василий Гаврилович, всегда рады были вас послушать, как колхозный корень в землю запущать, чтобы никакая сила не смогла,его сорвать. Милости просим, – повторил он и, надевая фуражку, вернулся на свое место на виноградных весах.

Вот и очутился сразу же Греков в станице лицом к лицу с одним из тех сюрпризов; о которых предупреждал его Истомин. У приваловцев оказалась хорошая память. И должно быть, не только у Григория Шпакова, который в ожидании ответа Грекова сидел теперь на весах, обхватив руками колени. Вот когда, пробегая взглядом по рядам знакомых и незнакомых лиц, пришлось Грекову пожалеть, что, оказавшись через двадцать лет опять в здешних местах, он, целиком поглощенный отметками и кубометрами, захлестнутый стройкой, все эти три года ограничивался лишь тем, что время от времени лишь издали, с гребня плотины, пытался достать Приваловскую взглядом.

– Какая же это, Василий Гаврилович, сила все-таки сорвала его?

Поворачиваясь к Грекову вполоборота, Григорий Шпаков даже большое желтое ухо оттопырил рукой. Дородная старуха, сидевшая на опрокинутой сапетке с крохотной желтоголовой девочкой на коленях, тоже требовательно смотрела на Грекова из-под широких, по-девичьи черных бровей. Только бригадир Махрова, в зеленой кофте, загляделась через плечо Грекова куда-то поверх виноградных кустов в Задонье.

Председатель колхоза Подкатаев сочувственно коснулся шеи Грекова кончиком своего уса.

– Все та же, – ответил Греков. – Война, Григорий Иванович, у нас много порвала корней.

Если бы Греков мог себе представить, что последует за этими его словами, он бы ни за что не позволил их себе. На мгновение странная тишина повисла над садами, и потом из нее, как из тучи, хлынул плач. Никогда до этого не приходилось ему слышать, чтобы сразу навзрыд заголосило столько женщин. Лишь потом он стал улавливать в этом всеобщем плаче отдельные голоса:

– Все повырвала!

– Сухостой остался.

– Некуда и просвирку отнести.

– А теперь и могилы смоет!

– К своим деточкам поплывут!

Предколхоза Подкатаев ободряюще коснулся шеи Грекова своими усами.

– Им бы лишь причину поголосить.

Но у парторга Коныгина совсем другое мнение оказалось на этот счет. Сняв двумя пальцами с переносицы очки и усиленно протирая их носовым платком, он пробормотал:

– Да, не стоило бы им сейчас об этом напоминать. Зря.

Греков и сам уже понял. Даже Игорь Матвеев, побледнев, неузнающими глазами смотрел на него. Только Зинаида Махрова, бригадир этих плачущих женщин, не проронила ни слезы. Сдвинув темно-русые брови, она продолжала молча смотреть через виноградные кусты куда-то далеко. И вдруг, поворачивая голову к женщинам, бросила:

– Хватит кричать. Пастухи стадо гонят. – Она нашла взглядом парторга. – Завязывай, Коныгин, до другого раза свои шнурки.

Уже через минуту с поляны посредине виноградных садов всех как бурей сдуло. Звеня порожними ведрами, которые женщины предусмотрительно приносили с собой, они покатились со склона вниз. Туда, где сытно и требовательно помыкивало, возвращаясь с пастьбы, вечернее стадо.

3

Поднимаясь из-за бочки в президиуме, парторг Коныгин не удержался, чтобы опять не сказать:

– Да, в настоящий момент можно было бы на этом и не заострять.

Сознавая свою несомненную вину за неудачный исход собрания, Греков вздохнул, но под взглядом сузившихся до размера булавочных головок зрачков парторга отмолчаться не смог.

– Не все же, товарищ Коныгин, можно на шнурки завязать.

Вскидываясь, льдинками блеснули очки парторга.

– Над вами, конечно, здесь начальства нет, а мне перед райкомом ответ держать.

Не стесняясь Коныгина, председатель колхоза Подкатаев пояснил:

– У нас, товарищ Греков, полагается, чтобы за парторгом всегда оставалось последнее слово.

То ли не услышал Коныгин, то ли не захотел услышать в его словам насмешки. Дотронувшись пальцем до козырька своей кепки, он уже начал спускаться по склону к станице, но тут же и остановился, услышав, как за его спиной Подкатаев предложил Грекову:

– Вы не будете возражать, если мы вас на квартиру к бригадиру Махровой определим?

Греков еще не успел с ответом, как парторг, круто оборачиваясь, коршуном набросился на председателя:

– Ты, Василий Никандрович, в уме? Это же все равно что уполномоченного обкома в самое логово пихнуть. Из ее дома по станице и расползается вся муть.

– Вот товарищ Греков, может быть, и разберется скорее нас, где эта соломенная вдова запасается этой мутью, чтобы ее могло на всю станицу хватить, – ответил Подкатаев.

Неожиданно сдаваясь,, Коныгин задумчиво дотронулся пальцами до металлической оправы очков.

– Да, как подменили ее. Никогда раньше не замечалось за ней, чтобы она подводила такие мины под мероприятия партии и власти.

Рассеянно вслушиваясь в их разговор, Греков наконец вспомнил:

– В тридцатом году мне тоже пришлось у каких-то Махровых на квартире стоять. Недалеко от церкви.

– У них, – с уверенностью сказал Подкатаев. – У нас на всю станицу всего одни Махровы и были. Но после немцев– от всей семьи только дочь и сын остались. Сын сейчас в армии.

– А почему же она соломенная вдова?

Подкатаев оживился:

– Об этом, товарищ Греков, надо вам отдельно рассказать. С этого, может быть, все и началось.

Но Коныгин опять вмешался, перебивая его:

– А это, Василий Никандрович, ты уже совсем напрасно к данному вопросу приплетаешь. Тот случай с ее свадьбой уже давно бурьяном порос. Так можно товарища Грекова и в заблуждение ввести.

– Или наоборот, – возразил Подкатаев.

Греков не перебивая слушал их. Что-то скрывалось за их перепалкой, чего он не мог еще понять. Рядом стоял Игорь и, поворачивая голову то к председателю, то к парторгу, тоже прислушивался к их словам.

– Хорошо, ведите нас, – Греков слегка улыбнулся, – в это логово.

Подкатаев поморщился:

– У Коныгина это название просто со зла сорвалось. Теперь за неудачное собрание Истомин опять с него начнет стружку снимать. Куда же ты?! – Но парторг, больше не оглядываясь, уже почти бегом стал спускаться по склону в станицу. Махнув рукой, председатель пояснил Грекову: – У него жена с часу на час родить должна. А нам с вами теперь осталось только с самой Махровой договориться. Она еще где-то здесь должна быть. Всегда самая последняя уходит, чтобы каждую тяпку и каждый секатор на место прибрать. Да вот и она. Зинаида!

Бригадир в зеленой кофте действительно что-то собирала с земли в междурядье кустов. Оглядываясь на оклик Подкатаева, она разогнулась. Ворох тяпок оказался у нее на плече.

– Зинаида, – заискивающе повторил председатель колхоза, – ты не против, если мы к тебе на квартиру сразу троих кавалеров поставим?

Выглянув из кабинки стоявшего в стороне вездехода, его неожиданно поправил водитель Грекова:

– Нет, только двух. – Он объяснил Грекову: – Я тут, Василий Гаврилович, насчет квартиры уже договорился с одной.

При этих его словах лишь мимолетно улыбнулась Зинаида Махрова, но серые глаза у нее остались строгими. Равнодушно она ответила председателю.

– Становите хоть пятерых, дом большой. – Глаза ее, пробежав по лицу Грекова, задержались на Игоре. – Только девок в дом не водить. Мне некогда за ними полы подтирать. – Она полезла рукой в карман своей кофты и протянула Грекову ключ:

– Возьмите, я еще задержусь. Председатель укажет вам мой дом. Если голодные, кастрюля с борщом в летней кухне на плите стоит. Ну и все остальное там найдете. – И она пошла по междурядью виноградных чащ в глубь сада.

Проводив ее взглядом, Подкатаев с печальным восхищением подтвердил:

– И всегда у нее все нажарено, напарено, все блестит. – Со вздохом он дотронулся до кончиков усов. – Мы, товарищ Греков, к ней всегда уполномоченных ставим. – Он вдруг предупредил: – Только не дай бог, чтобы кто-нибудь к ней на полшага ближе подступил. Сейчас я вас доведу.