Выбрать главу

Велико же было счастье девочки, когда она почувствовала себя обладательницей такого сокровища. Она немедленно же спустила кораблик на воду, ветерок пошевелил парус, и кораблик заскользил по воде из конца,в конец корыта. Сообразительная девочка брала его у самого края корыта, опять спускала на воду, и корабль весело бороздил ее море. Иногда даже пчела садилась к нему на мачту. Старухе, сражающейся с курами, сороками и щурами, некогда было взглянуть, что это за диковинная игрушка и, главное, откуда она могла появиться у ее правнучки.

Но Игорь заметил, что сама девочка нет-нет и оглянется, и посмотрит через плечо на то место у хмыза, где из щели, как из сказки, появляются ее сокровища. У нее уже проснулось любопытство, и она решила удовлетворить его самым простым и естественным способом. Упруго шагая на своих кривых ножках, она подошла к забору и заглянула в щель. Ее синие глазенки вплотную оказались с большими черными глазами чужого дяди. Нет, она не испугалась. Она не из пугливых была. Она сразу все поняла и, окатывая Игоря синевой своих глаз, потребовала: г – Еще!

6

Было и еще одно собрание в садах, на этот раз уже с участием самого Истомина. Женщины, как только он вылез из «Победы», не смущаясь его присутствием и пренебрегая протестами водителя, по-раскрывали на все стороны дверцы машины и, со смехом отталкивая друг дружку, позанимали места на мягких сиденьях, подпрыгивая на пружинах. Так до самого конца собрания и оставались в машине, подавая из нее свои реплики.

Но всем этих мягких пружинящих мест, конечно, не могло хватить, и остальные, как всегда, устроились на опрокинутых плетеных корзинках, на весах и просто на теплой земле в тени кустов, вслух оценивая оттуда мужчин.

– Говорят, рыжие злые на любовь, – высовываясь из «Победы» Истомина, высказывалась по его же адресу Тонька.

– Мы им не компания, – отзывалась ее напомаженная, в розовом платье, подружка.

Еще одна, чьего лица, скрытого тенью виноградного куста, Греков не разглядел, громко прошлась и по его адресу:

– Говорят, у него на плотине одна жена, а в Ростове другая. Вот бы и мне… – Дальше Греков не стал прислушиваться. Он уже убедился, что характер у приваловских казачек за эти двадцать лет нисколько не изменился. Пожалуй, еще больше заострился.

– Не иначе на фронте выгорел, – обсуждали они рыжую шевелюру Истомина.

– На фронте кто горел, а кто ж… грел.

Вдруг как смерч закружился на поляне. Тонька, выскочив из «Победы», вырвалась на самую середину ее и запела, приплясывая:

Я оконце милому закрыла,Чтобы солнце ему не светило.

Как будто ветер залопотал по листве винограда, когда ее подружки подхватили:

– До свиданья, милый мой казаче,А я больше уже не заплачу.

Тут им попался Игорь, который, робко осматриваясь, выбирал себе место на поляне. Две Тонькины подружки подхватили его под руки, а сама она, уперев руки в бедра, стала вытанцовывать перед ним:

– Пойдем с нами, с нами, казаками,Пойдем с нами, с нами, казаками.

Игорь едва вырвался из их рук, бросаясь в зеленый омут виноградных чаш.

– Ловите его! – вдогонку закричала Тонька. И потом уже до конца собрания Игорь не появлялся из кустов, напрасно Греков искал его глазами.

– Давайте, девочки, готовить залу! – кончая приплясывать, распорядилась Тонька. – Катька номер один, тебе подметать паркет.

Ее напомаженная подружка в розовом платье, Катька номер один, нырнула под деревянный навее и, появляясь оттуда с метлой, стала дурашливо скользить ею по поляне, не столько подметая, сколько стараясь задеть ноги мужчин, расположившихся на весах. Тонька продолжала командовать:

– Катька номер два с Надькой, оборудуйте президиум.

Круглобокая, как раскормленная утка, Катька и худая, как жердь, Надька в желтом платье стали выкатывать из под навеса и устанавливать на своем месте полукругом бочки.

– Вот теперь опять можно нас агитировать за счастливую жизнь на новых местах. – Похлопав ладонью по всем бочкам, с удовлетворением заключила Тонька. Бочки ответили ей протяжными звонами и гулкими вздохами.

– Кончайте балаган! – Занимая в президиуме место за центральной бочкой, бросил Истомин, поочередно поворачивая лицо к парторгу и к председателю.

Поискав взглядом свою квартирную хозяйку, Греков почему-то не нашел ее. Но чьи-то другие знакомые глаза вдруг на мгновение обожгли его. Когда же он вернулся взглядом к этому месту, их там уже не оказалось. Не почудилось ли ему?…

– Надо сразу пружину закрутить, – опять поочередно наклоняя голову к парторгу и к председателю, предупредил Истомин.

– Как бы на этот раз не помешал дождь, – взглядывая на затянутое низкими тучами небо, тоскливо– сказал Коныгин.

– Сразу же быка за рога, – повторил Истомин.

– Не нравится сегодня мне, что слишком веселые они, – вставая за столом президиума и развязывая шнурки на своей папке, с сомнением сказал парторг.

Наконец Греков услышал и голос Зинаиды Махровой:

– Сейчас он опять начнет нас шнуровать.

Не прошло и пяти минут, как приваловские женщины, настроенные до этого хоть и весело, но в общем миролюбиво, вдруг взорвались все вместе таким воплем, от которого над садами взмыли сороки, И это всего лишь после одной фразы Коныгина, которую припас он под конец своей короткой речи, уже завязывая свою папку.

– А если саботаж будет и дальше продолжаться, то государство вправе будет лишить нас, всех положенных, как переселенцам, льгот и передать отведенное на берегу будущего моря место более сознательной станице.

– Ну и пускай передают!

– Мы рады будем!

– Хватит стращать!

– Теперь нас некому защищать!

Всех громче надрывалась Тонька.

– Не желаем!

Чего Тонька не желала, она и сама уже вряд ли понимала, потому что лицо у нее все больше воспламенялась от выпитого накануне дома корца красностопа. Но своим рыдающим голосом она умела как клещами схватить за сердце. Вслед за ней закричали и все другие. Величественная Нимфадора, вся в черном, сидя на опрокинутой сапетке, доставала концом своей длинной палки до самой бочки, за которой сидел Истомин.

– Ас храмом? – тыкая в бочку, спрашивала она. На коленях у нее устроилась правнучка. Не обращая никакого внимания на окружающее, она ощипывала тоненькими пальчиками большую черную кисть раннего винограда. – Что с храмом будет? – допытывалась старуха.

Греков спросил у Подкатаева:

– А где же ее муж?

– Тут же, на краю сада по целым дням в сторожке спит. Он теперь почти не видит и не слышит ничего.

И вновь, пробегая глазами по лицам, Греков наткнулся на чей-то страшно знакомый ему темный и беспокойный взгляд. Но опять сразу же и потерял его.

7

Вдруг сгустилась в садах духота, потемнело. Задувший с Дона ветер начал заламывать плети зеленых чубуков, перехлестывающих через слеги виноградных чаш. Вода, подступившая к станице с трех сторон, громче заклокотала под кручей.

Но было ей еще далеко до станицы. Раздвигая берега занузданного ниже станицы Дона, она еще только примеривалась к склонам, на которых лепились казачьи дома с низами. И трудно было приваловским жителям поверить, что на этот раз она может повести себя совсем иначе, чем вела обычно в пору больших разливов. Бывало, и раньше во время таких разливов Дона она побурлит под яром, погрозится и спадет, вернется в свои берега. Невозможно было поверить, что на этот раз она не собирается пощадить станицу. Как поверить и разным уполномоченным из района и области, которые уже три года твердили здесь о переселении на всех собраниях, но пока, слава богу, все дома как стояли, так и стоят на старом месте.