– Но это же самоуправство.
Впервые Федор почувствовал, что перед ним пожилая женщина, и даже усомнился в том, что поступает правильно. Но тут же он вспомнил, как она хотела и могла повлиять на всю дальнейшую жизнь Тамары с Игорем.
– Мое дело выполнять. – Он взглянул на ручные часы. – Через два часа я должен доложить.
– Но почему же так быстро? – с недоумением спросила Лилия Андреевна.
И тут Федор, указывая пальцем вниз, несколько даже таинственно произнес одно лишь слово:
– Фильтрация.
Лилия Андреевна приподнялась со стула.
– Где?
– В непосредственной близости от плотины никто не может дать гарантии. Короче, ваш дом в угрожаемой зоне.
– В угрожаемой?
Теперь уже испугалась не только хозяйка дома, но и ее портниха. В растерянности она заметалась по комнате, собирая свои выкройки, ножницы и ползая по полу в поисках наперстка, который, как на грех, куда-то закатился.
– Иными словами, на жиле, – сформулировал Федор.
– Это опасно?
Федор все же решил проявить максимум добросовестности. За всю свою жизнь ему еще ни разу не приходилось так крупно лгать, и эта роль уже начинала тяготить его.
– Точно предугадать, конечно, никто не может, но тем не менее каждую минуту…
Этих слов оказалось достаточно, чтобы Лилия Андреевна не пожелала больше ни минуты оставаться в этом доме. Она только еще раз с неподдельной беспомощностью взглянула на Федора.
– Но как же я могу со всем этим справиться. У меня пианино и другая мебель.
– Ну, в этом мы вам сможем помочь. – Приоткрывая форточку на улицу, Федор крикнул: – Ребята, сюда!
Ребята в таких же, как у Федора, ковбойках и в комбинезонах посыпались через борта двух трехтонных машин – и вот уже, руководствуясь указаниями хозяйки, стали выносить из дома пианино, диваны, кресла. Девушки в спецовках проворно помогали Лилии Андреевне увязывать узлы и чемоданы, снимать со стен ковры и скатывать на полу дорожки. Через какой-нибудь час комнаты в доме уже зияли нежилой пустотой, ветер, проникая в настежь распахнутые двери, шуршал по полу обрывками газет, перелистывал брошенные хозяйкой старые журналы. Машины на улице уже стояли нагруженные доверху.
– Вас в семейное общежитие доставить? – дотрагиваясь до козырька, осведомился Федор.
К этому времени Лилия Андреевна уже успела прийти в себя. Теперь, когда она мысленно уже безвозвратно рассталась с этим домом и могла взглянуть на него со стороны, она увидела, что это действительно всего-навсего обыкновенный курень, подлежащий слому. Больше ей ни одного часа нельзя было здесь оставаться.
Холодно и строго взглянула она на этого щуплого белесого паренька в ковбойке.
– Почему же в общежитие. У нас на правом берегу, слава богу, свой коттедж.
30
После того как трехтонки увезли все вещи вместе с их хозяйкой, Федор остался с бульдозером довершать столь успешно начатое предприятие. Ему стоило лишь развернуть бульдозер как танк, чтобы не осталось и воспоминаний от этой кодлы. Ветхие стены дома должны были рухнуть от одного удара.
И он стал разворачивать бульдозер для тарана. Оказалось, не так это просто. С какого места ни заезжай к этому куреню, его со всех сторон заслоняли большие деревья, отягощенные теперь грузом поспевших красных и шафранно-желтых яблок. И какую бы стену ни наметил таранить Федор, ему не миновать было подмять эти яблони. А их посадили здесь люди, которые прожили под ними не полгода и не год, как только что упорхнувшая отсюда кукушка. И до того, как она превратила этот дом в кодлу, жили в нем люди совсем другой породы. Может быть, лежал под этими яблонями, умирая, отец того самого казака, что и теперь подошел к бульдозеру и не очень ласковым взглядом наблюдает из-под кустов косматых бровей, как Федор примеривается превратить в прах то, что его дед и отец, а может быть и он сам, сложили своими руками.
Пожилая женщина, должно быть, жена этого казака, тоже подошла к ним и остановилась, молча утирая уголком черного платка глаза. Конечно, курень их был уже совсем старый, саман сам рассыпался, как пыль, а теперь они на новом месте уже жили в кирпичном доме. И все же мало еще времени прошло, чтобы успеть было им отвыкнуть от старого и присохнуть сердцем к новому дому. У Федора мелькнула мысль, что еще месяц, а то и больше может постоять этот курень, пока действительно дойдет очередь до его сноса по плану, и пусть за это время его подлинные хозяева попрощаются с ним как следует. Он вспомнил, что забыл снять в опустевшем доме телефонный аппарат, и решил позвонить в автоколонну, чтобы прислали сюда еще трехтонку. В пустых стенах гулко раздавалось каждое слово.
– Сколько же у нее барахла?! – удивился по телефону диспетчер автоколонны.
Но Федор не стал вступать с ним в объяснения.
– И полдюжины ребят. Аллюр три креста.
Для диспетчера автоколонны слово секретаря комитета комсомола было законом. Через десять минут трехтонка уже подъезжала к дому. Шестеро парней, приехавших на ней, с изумлением бросились выполнять распоряжение Федора: снять урожай с яблонь.
– Только веток не ломать! – сурово предупредил Федор.
Казак с косматыми бровями и его жена стояли в стороне и молча смотрели, как освобождался их сад от урожая. Они давно уже не помнили такого урожая в их старом саду. Шофер подъезжал на трехтонке прямо под деревья, и яблоки стряхивали с ветвей прямо в кузов. Не прошло и часа, как сад уже облегченно зашумел под ветром, потягивающим с нового моря, распрямились и взмыли кверху его ветви, а над кузовом автомашины желто-красным курганом поднялись яблоки. Стоя на подножке машины, Федор незаметно отвернулся, увидев, что слезы уже выступили не только на глазах у бывшей хозяйки этого сада. И может быть, еще никогда хозяевам его не казался таким опьяняюще-сладким запах этих последних, снятых с его ветвей яблок.
Но Федору надо было торопиться. Он спрыгнул с подножки машины на землю и подошел к казаку.
– Адрес?
Казак и его жена отчужденно смотрели на него.
– Куда нужно ваш груз доставить? – думая, что они оба уже по старости глуховаты, громче повторил Федор.
Казак, не отвечая, продолжал смотреть на него. Но жена его оказалась не в пример понятливее.
– Наш? – отрывая уголок платка от заплаканных глаз, переспросила она.
– Ну а чей же?! – нетерпеливо сказал Федор и, сдвигая обшлаг ковбойки, взглянул на стрелки часов. – Живее в машину и езжайте.
Тогда и казак понял. Вдруг он страшно удивил Федора. Он шагнул к нему и, хватая его за руку своими обеими руками, прижался к его плечу, отворачивая от него лицо и вздрагивая всем телом. При этом он что-то говорил Федору, но тот так и не смог ничего понять. Жена казака, дергая его за руку, старалась оттащить его от Федора.
Наконец Федор сумел все-таки разобраться в том, что хотел сказать ему казак.
– Спа-а-сибочка, с-сы-нок, – говорил он, заикаясь то ли от волнения, то ли от природы. – Во-о-зь-ми-т-те и с-се-бе.
– Нельзя, – Федор осторожно и твердо отстранил казака от себя. Поддерживая под локоть, он повел его к трехтонке. – Разгружайтесь и сейчас же отправляйте машину обратно.
Проводив глазами машину, он вдруг почувствовал себя таким утомленным, будто не яблоки стряхивал с ветвей, а камни. Он поднял с земли упавшее яблоко, надкусил его и вспомнил, что так и не снял телефон в доме. Нужно снять и поскорее уезжать от этого места.
Не открывая дверь, он услышал телефонный звонок. С удивлением поднял трубку. Кому еще могло понадобиться теперь оглашать эти сиротливые стены.
Он узнал голос:
– Это кто?
– Это я. – В тон ответил Федор.
– Попрошу без шуток, молодой человек, это все еще вы?
– Я вас слушаю, – вежливо сказал Федор.
– В таком случае я должна предупредить, что вы обязаны поставить сторожа.