Мы чувствовали себя так, словно прожили в Африке несколько лет. Мы не могли больше жить в стране, где действительность постоянно заставляет страдать. Теперь, когда нельзя сделать ничего полезного, лучше всего уехать.
Раздел имущества
В последние дни, когда мы уже знали, что уедем, мы чувствовали себя очень одинокими в «белом» городе. В винной лавке напротив гостиницы Джеймсона я продал пустые бутылки, скопившиеся за последний месяц. Я заметил, что люди, увидев нас, ускоряли шаг. Может быть, они это делали не потому, что не одобряли нас, а потому, что им казалось бессмысленным разговаривать с людьми, собирающимися уезжать. Они не хотели иметь дела с чем-то чуждым, не ставшим для них своим. Они жили по расписанию, у них было время только для тех, кто был лоялен. На нас они попусту растратили свои заботы, напитки и ростбифы.
Однажды, когда Эснет, жена Джошуа Мутсинги, была свободна от дежурства в больнице, мы выехали после обеда на озеро Макилвейн. Мы говорили о том, что африканцам некуда деться во время отпуска. Южная Африка закрыта для небелых, а у Карибского водохранилища и в национальных парках мало гостиниц для африканцев. Недавно одному преподавателю африканцу не разрешили даже записать свои впечатления в книге отзывов у руин Зимбабве, чтобы не нарушить порядка в статистике.
Эснет не была за городом целый год. Мы остановились и вылезли из машины на сжатом поле, напоминавшем небритую щеку великана. Кое-где торчали низкие колючие кусты шиповника. Сухой мерцающий воздух делал расстояние обманчивым: деревья и гранитные глыбы вдвое увеличивались в размерах, горизонт надвинулся, трава переливалась неясными отблесками.
Как всегда, мы ощущали легкое волнение перед природой Африки. Здесь, на берегу озера Макилвейн, мы однажды переехали огромную мамбу. Ядовитая зеленая змея лежала с переломленным хребтом на дороге. Эснет сбросила свою обычную застенчивость и в восторге захлопала в ладоши.
— Вот если бы начался дождь. Сколько красок! Тогда мир будет похож на яркую ткань.
Джошуа срезал несколько веток и развел костер. Клещами, которые мы достали из ящика с запасными частями, мы захватили несколько кусков мяса, поджарили их над огнем, потом с удовольствием съели, накапав на мясо ананасного сока и сильно поперчив его.
Эснет рассказывала о своей работе в больнице в Харари. В то утро одна женщина родила ребенка. Ребенок был некрасив, и говорили, что он никогда не будет видеть. А мать производила впечатление здоровой. Другая родила близнецов и пришла в ужас, не оттого, что одного из них убьют — теперь этого не делают» а оттого, что у нее и без того много детей.
Мы сидели вокруг пылающего костра. На гладкой земле лежал упавший кактус, похожий на сложную монограмму на простыне. Эснет потирала свои озябшие темные руки. Джошуа, как всегда, был задумчив.
— Мы, африканцы, надеемся, что лучше сработаемся друг с другом, чем вы, европейцы. Личность, индивидуальность не так уж много значат для нас. Только колдун бродит в одиночестве. Вам важно сохранить индивидуальность. Мы же ценим то, что делает нас похожими друг на друга, что объединяет наши семьи и не оставляет нас одинокими. Если я буду другим, то я надеюсь, что другие захотят стать похожими на меня, и опять я не буду отличаться от них.
— Джошуа уверен, что есть особая африканская психология, — сказала Эснет и засмеялась.
— Да, — подтвердил Джошуа, — возможно, я ошибаюсь. Но если мне хоть раз удастся побывать в другой стране, лучше всего в Европе, это будет счастливейший день в моей жизни.
Мы вернулись в город. Это была наша последняя поездка на нашем «Моррис Оксфорде» модели 1950 года. Оставаться в стране в качестве «свободного» писателя с моими взглядами не стоило.
В редакции африканских газет нас ждал Хэй Малаба, школьный учитель из местечка Маранделас, лежащего за много миль от Солсбери. Джошуа уговорил его купить наш автомобиль.
— Вы долго ждали? — спросил я.
— Восемь часов, — ответил он с кроткой улыбкой.
Кто-то из нас перепутал время, и его выходной день пропал. Он заверил нас, что это ничего не значит, он с удовольствием посидел в редакции. Нам это было знакомо: для нас скука — это время, которое некуда девать, для африканцев время — союзник, которым нельзя злоупотреблять.
Хэй Малаба только посмотрел на машину, он не заглянул в мотор и не захотел опробовать ее на ходу. Он решил, что ни к чему показывать ее и дорожному инспектору.