— Джошуа мой очень хороший друг, а вы его хорошие друзья, и этого достаточно, — заявил он. — Я знаю, что Джошуа не посоветует мне купить то, что он считает плохим.
Но Джошуа ничего не понимал в машинах, он бросил взгляд на кузов и начал хвалить автомобиль, а может быть нас.
— В машине может быть сколько угодно недостатков, я все равно возьму ее, — объявил Хэй Малаба. — Я сразу же решил это сделать, как только Джошуа позвонил.
Стоимость автомобиля была равна его учительскому жалованью за три месяца.
— Вот наш адрес в Швеции, — сказал я. — Если обнаружится какой-нибудь страшный дефект, который мы не заметили, мы вернем часть денег.
— Я буду писать вам о том, как хорошо быть вашим другом. О недостатках машины я никогда не напишу.
Мы направились в страховое общество. В воротах мистера Малабу задержал грубый сторож. На лифте было написано: «Только для европейцев». Потом мы были в бюро регистрации автомобилей. Пока все эти процедуры не кончились, Хэй Малаба все время будто опасался чего-то. На его месте мы, как все белые, не доверились бы заверениям прежнего владельца машины и прислушивались бы к каждому звуку, проверяли бы все болты и уж обязательно осмотрели бы мотор. Для него же это было делом чести.
Когда в редакции произошел обмен бумагами и деньгами, всем стало весело. Все были довольны. Мы — потому, что получили деньги, Джошуа — потому, что совершил хорошую сделку между друзьями, а Малаба — потому, что Джошуа передал наше предложение именно ему. Вошел редактор газеты «Африкэн дейли ньюс», попытался в шутку стащить пачку денег и сказал Малаба:
— Поздравляю тебя с покупкой автомобиля, который, по мнению Джошуа, так хорош!
Рядом с нашей комнатой сидели журналисты за высокими ремингтонами. Африканцы писали и редактировали газеты на английском языке, на шона, синдебеле и ньяньа, расходившиеся затем по всему континенту. Эта форма партнерства теряет свое значение оттого, что газетами владеют и определяют их политическое лицо европейцы из правительственной партии. Газеты сообщают сведения познавательного характера, они слегка идейно окрашены и допускают немного социальной критики, но политические события, такие, как чрезвычайное положение, не обсуждаются на их страницах так подробно, как в белой прессе. Родезийские газеты, как африканские, так и европейские, подогнаны под одну мерку даже больше, чем в Южно-Африканском Союзе.
Другое дело, что журналисты, работающие в редакции африканских газет, редко думают так, как пишут. Это всем известно, и во время операции «Солнечный восход» шестерых из них забрала полиция. Среди них много наших друзей. Журналисты вышли, чтобы взглянуть на проданный автомобиль. Они пытались внушить бедному учителю, что его здорово надули. Когда мы уезжали, я видел в зеркале их оживленные лица: можно было подумать, что они дерзко смеялись, бросая вызов будущему.
Те, кто остаются
Мы шли по улицам Харари.
По мнению большинства людей, это мрачные трущобы. Но здесь есть и своеобразная, таинственная красота. Может быть, она заключалась в смехе детей, в их веселых играх между лачугами, в свете керосиновых ламп в дверях, а может быть, в чувстве свободы, в полной уверенности, что люди здесь владеют чем-то драгоценным, чего многие никогда не сумели и не смогут обрести. И во многом другом, что следовало бы выразить проще и прямее.
Я никогда не видел игрушек у африканских детей, не замечал, чтобы они вырезали лодки или зверей. Но у них было множество песен, танцев и замысловатых игр с кусочками стекла и камнями.
Вот мальчик собрал горсть опилок у столярной мастерской и натер ими свои курчавые волосы так, что они стали желтыми.
— Ты африканец, — сказал он, показав на мои черные волосы, — а я — швед.
Более сложной игры нельзя было придумать. Никогда раньше я так плохо не знал, как мне вести себя в окружающей меня действительности; но она жила и существовала, правда, не для того, чтобы за ней подсматривали. Вот некоторые картинки этой действительности.
Девушка, настолько плохо одетая, что не знает, прикрыть ли ей своей тряпкой живот или грудь. Шумно разговаривающие старики около дома. Старая женщина молча протягивает руку, шершавую, как высохший табачный лист.
Во всем этом не было ничего экзотического, ничего от красочности и сутолоки городов Нигерии. Часто в этом было что-то трагическое и волнующее; забыть о своей принадлежности к белым здесь было труднее чем в центральной части Западной Африки. Но пребывание здесь наполняло душу покоем и счастьем, как бывает, когда исполняется какое-нибудь заветное желание.