В доме Джошуа мы чувствовали себя так, словно листали огромный том энциклопедии, посвященной Африке, великану с тысячью лиц. Эснет вязала, загадочно улыбаясь, клубок тихо шуршал в пустой тыкве. Мюкайи, крошечный сын Джошуа, только что поел и от удовольствия надувал щеки. Он озабоченно морщил выпуклый лобик. Ребенок напоминал котенка, проглотившего слишком большую для него канарейку. В первый раз мы видели его двух дней от роду. Тогда он был похож на почерневшую мудрую мумию, не был таким нежно-розовым, как другие новорожденные африканские младенцы. Мюкайи — почти ровесник чрезвычайного положения.
Джошуа философствовал:
— Монеты, бренчащие в моем кармане, существуют для того, чтобы ими пользоваться… авторучка, которую я наполняю… Бог, о котором мне рассказывал священник… Буквы, изобретенные по другую сторону моря… Мои глаза могли бы увидеть и многое другое, но я уже никогда не узнаю, как бы они восприняли иную жизнь.
— Дело случая, — сказал я. — Варварство и цивилизация, невинность и утонченность, жестокость и любовь — каждый, кто способен заглянуть в себя самого, может заметить, как расплывчаты границы между ними.
— Но почему именно нам выпала на долю эта проклятая жизнь? — воскликнул Джошуа.
— А почему ты не Оливер Кромвель?
— А ты не Фрэнсис Дрейк?
— Тогда уж мы наверняка не встретились бы с тобой, — сказал я.
Мы могли долго так разговаривать, и никому, кроме нас самих, разговор не был интересен.
— Вы правильно делаете, что уезжаете, — сказал Джошуа Анне-Лене и мне. — Мне стыдно, что вы увидели мою страну такой, какая она сейчас.
— Вы приедете сюда еще раз, как вы думаете? — спросила Эснет.
— У вас за это время, может быть, появятся на свет еще двое детей, но мы приедем. Если, конечно, нам позволят. Почему бы и нет?
— Я чувствую, что мы никогда больше не увидимся, — мрачно заметил Джошуа. — А здесь так многое надо сделать. А у вас, в Швеции, все есть. Там, наверное, и делать нечего?
— Есть, конечно, что делать, но сейчас, когда мы здесь, трудно вспомнить, что именно.
Мюкайи сказал что-то веселое на своем особом языке и лукаво подмигнул, как бы подтверждая свою причастность к прегрешениям этого мира.
— Вы, белые, — шутливо сказал Джошуа, — либо остаетесь и превращаетесь в дьяволов, либо бросаете нас на произвол судьбы. И все же вы для нашей страны, как дрожжи для хлеба, как говорит Даути Ямба в парламенте, когда ему хочется увидеть свое имя в газетах.
— У вас так хорошо дома, что вам вряд ли захочется когда-нибудь вернуться сюда, — сказала Эснет.
— Вы, пожалуй, не поймете нас, — возразил я, — но мы все же вернемся.
Мы получили в подарок несколько салфеток с кружевами, сделанных Эснет, и их свадебное фото — копию только что получили от фотографа, она была еще влажной. Мы отдали им все вещи, которые оставляли в Южной Родезии: несколько стаканов, мешочек луку, бутылку сидра, кофе, соль, щетку и книгу о Ливингстоне.
Стаканы были небьющиеся, и один из них дали Мюкайи поиграть. Он тотчас же водрузил его себе на голову. Мы не хотели, чтобы наши друзья провожали нас на аэродром — мы помнили о табличке с надписью: «Право допуска ограничено». Мы пожали им руки и распрощались.
В тот вечер у соседнего дома, как всегда, кто-то сидел и играл на флейте. «Когда на Занзибаре поет флейта, все к востоку от озер должны танцевать», — говорят на берегах Танганьики. Флейта играла уже долго, и все больше людей начинали прислушиваться к ее мелодии. Смысл этой пословицы таков: то, что происходит где-либо на Земле, касается всех живущих на ней. Звук флейты преследует нас, мы не можем от него отделаться. Африка — весь мир, и в этом мире мы должны попытаться жить, ибо другого не существует.
Новое открытие Южной Родезии
«Куда ни бросишь взор, повсюду Англия, куда бы глобус ты ни повернул…» — писал на заре XX века английский поэт Джилберт Кейс Честертон. С тех пор земной шар совершил немало оборотов вокруг оси, и если бы певец британского империализма взглянул на глобус сегодня, то убедился, что от былого величия Британской империи не осталось и следа. Теперь уже никто в Англии не может похвастаться тем, что над Британской империей никогда не заходит солнце. Шагреневая кожа английских колоний сократилась к настоящему времени до размеров нескольких территорий в Центральной и Восточной Африке, да и там позиции колонизаторов вот-вот готовы рухнуть. Такова, например, Южная Родезия.
Эта самоуправляющаяся колония принадлежит к числу тех африканских стран, которые еще мало знакомы советскому читателю. Под тройным запором иммиграционных ограничений, фальшивой пропаганды и цензуры, она, как и многие другие африканские страны, долго оставалась для внешнего мира «запретной зоной». Только в самое последнее время завеса, скрывавшая Южную Родезию от постороннего взора, стала подниматься. Этому, в частности, способствовало обсуждение положения в Южной Родезии на XVI и XVII сессиях Генеральной Ассамблеи ООН.