Когда речь заходила о проблемах труда, субсидиях на табачные плантации и о только что пущенной фабрике химикалиев, которая не оправдывала себя, так как люди предпочитали покупать импортные удобрения, то родезийцы, бывавшие в гостях у Пэрди, говорили примерно так:
— Попробую завтра увидеть Эдгара в клубе, тогда уж я как-нибудь улажу дело.
— Я переговорю с Хэмфри в кулуарах парламента. Завтра позвоню и сообщу как дела.
Судя по таким разговорам, можно было подумать, будто Джон, Рой, Эдгар и Мэл со всеми своими министрами самые рядовые граждане. Петиции, аудиенции, письма местным членам парламента — все это непостижимые разуму обходные пути демократии. Или еще: «Встреча в клубе была полезной, мы нашли общих друзей в Кардиффе и Шрусбери; у Тома, наверное, есть более близкие друзья, которые ему больше по сердцу, мы отдалились друг от друга, проклятая бюрократия заедает нас. Черт побери, я уеду в деревню».
«Блестящие возможности для настоящих людей», говорится в брошюре «А New Life in the Federation»[6]. «Настоящие люди» — это несколько человек. Все они хорошо знают друг друга, их совсем немного, иначе им не было бы так приятно быть вместе. Но не надо забывать, что есть много миллионов людей, не знакомых с Роем и Эдгаром. Некоторые из них пытались познакомиться со своими правителями. Эта попытка многому научила их. Во время моего пребывания в Федерации они сидели в лагерях.
Но есть и другие, они долго молчат, затаясь. И тут уж не помогут ни полиция, ни клетки для заключенных, которые так старательно оплетают стальной проволокой. Для постройки этих клеток в феврале и марте 1959 года нашлось много добровольцев. В Африке «других» всегда больше, чем «нас», хотя мы считаем, что «мы» — это все.
Я сидел и пил ореховый ликер, отдающий лыжной мазью. На бархатной подушечке возле моих ног лежала Паула, собачка с белками величиной с соусник. На улице было темно. Над горизонтом, словно сорванные вихрем ветки, промелькнули молнии. Африканцы, рывшие яму под уборную, вероятно, ушли домой, не закончив работы. Миссис Пэрди наклонилась к собачонке и потрепала ее.
— Ваффер, дружок, сегодня ты будешь спать в моей постели.
Собаку впустили в дом после деятельного дня, проведенного ею в мусорных кучах и тинистых прудах с лягушками. Ей дали торт и кусок рокфора в награду за то, что она существует. Глисты, паразиты, дурной запах — привилегия черных, а не собак.
Я подумал: если дорога, ведущая от бархатной подушечки для собаки к испуганным людям у выгребной ямы, — единственная, то оставаться долго в этой стране мы не сможем. Нельзя ходить по этой дороге взад и вперед, ничего не делая.
Иногда кто-нибудь в гостиной улыбался мне, как бы оправдываясь — видите, как мы живем. Я улыбался в ответ. И по большей части молчал. Они явно хотели сказать: нужно долго прожить здесь, чтобы понять нас. В наших отношениях с семейством Пэрди тоже было что-то неладно. Они называли нас по имени, а мы величали их мистер и миссис.
Вот так же, когда я был ребенком, мне разрешали посидеть в обществе взрослых, только надо было молчать и слушать, а потом встать, поклониться и идти спать. А взрослые продолжали свое.
Утренняя дорога
Рассвет — лучшее время дня в Африке. Лучи солнца проникли в столовую и рассыпались снопом искр по стоявшему на буфете серебряному блюду для ростбифа. Блюдо и много другого серебра Пэрди привезли из Шотландии.
Я успел встать до того, как появился слуга с чаем. Воздух был чист, словно прозрачная вода с звенящими в ней пузырьками. Он нес с собой массу запахов: сладковатый запах смолы, едкий запах выжженной травы, аромат крапивы и леса, запах крепких напитков. На садовой ограде, сложенной из поставленных друг на друга камней, сидела похожая на зимородка синяя птица с длинным клювом. Осанкой она напоминала педантичного школьного учителя. Выпустили лошадь, с громким ржанием она понеслась по загону.
Я перепрыгнул через ограду, вспугнув серую ласку. Идти, собственно говоря, было некуда. Вокруг лежали табачные и кукурузные плантации, пастбища — туда нельзя. Есть только две дорожки: одна ведет к конюшне, другая, сливаясь с широкой дорогой, уводит к Руве.
В некоторых местах трава низкая, по ней можно пройти к кустарнику, обогнуть несколько огромных каменных глыб и вернуться назад. Я сел у мелкой речонки. Неподалеку от меня умывался африканец. Некоторое время он неподвижно стоял и смотрел на меня, потом убежал.
Прозрачная вода тихо струилась. Но я не доверял ее чистоте. Я часто слышал о том, что в водоемах Африки водится страшная бильгарция, и не решился опустить в воду руку — личинки могли проникнуть через кожу. В Федерации купаться можно только в озере Ньяса да еще в бассейнах для плавания. Я слышал, как кто-то сказал: «Уничтожим сначала бильгарцию, а потом можно заниматься туземцами».