Эти историки придерживаются той же точки зрения, какая излагается в брошюрах для будущих эмигрантов: завоевания белых в Африке избавили африканцев от жестоких междоусобных войн. Белые разбили племя матабеле, угнетавшее племя машона, и в стране наступил мир. Эти племена действительно враждовали между собой, и слова «свобода» и «рабство» вошли в их словарь задолго до появления европейцев.
Но как же белые ликвидировали вражду между африканскими племенами? Об этом ученые умалчивают. А ведь уже в 1896 году, когда небольшая группа европейцев пробыла в стране всего лишь несколько лет, народ матабеле поднял против них восстание, которое было потоплено в крови, и тогда машона поднялись вместе с матабеле. Нескольких лет владычества белых было достаточно для того, чтобы африканцы забыли о многовековой междоусобице и с тех пор никогда не ссорились.
Снова и снова белые господа повторяют сегодня, что двухтысячелетняя культура дает им право на господство. Этот же аргумент они приводят в обоснование своего требования независимости от Англии и хотят, чтобы мир верил их добрым намерениям по отношению к африканцам.
Примером того, как белые относились к африканцам— не две тысячи или две сотни лет тому назад, а в девяностых годах прошлого века, — может служить Южная Родезия.
«Европейцу еще не удалось высечь из негра искру вдохновения и инициативы, столь необходимую для того, чтобы он сам стремился к прогрессу». Так пишет Нора Кейн во «Взгляде на мир» («The view of the world»), книге, повествующей о развитии Родезии. Эту книгу читали большинство тех, кого мы встречали на ферме. Вопросов — почему и как — Нора Кейн не задает; свою искру поэзии она тратит на то, чтобы нарисовать красивую виньетку в конце книги:
«Черный человек Африки простирает руку к свету цивилизации, забрезжившему над холмами и долинами его древней родины».
Запертая комната
Повара пришлось рассчитать. Он много пил и отравлял себя наркотиками. Мы так и не узнали, куда он направился со своей семьей, похоронив ребенка. Социальной помощью в стране занимаются родные и друзья, а не общество. В муниципальной бирже труда Пэрди дали объявление: «Требуется повар, жалованье хорошее. Телеграммы о смерти родственников в течение первых двенадцати месяцев не принимаются». Так выглядит договор об отпуске в Родезии.
Новый повар приехал из Нката-Бэй в Ньясаленде. Там у него остались жена и трое детей. Кукуруза плохо уродилась, и у него не оказалось денег на выплату поземельного налога. Он надеется подработать здесь и послать деньги домой. Миссис Пэрди взяла его после долгих колебаний — он не умел печь яблочный пирог.
Нам все больше и больше становилось не по себе в окружающей обстановке. Жить так дольше мы не могли. Птицы улетали в страны с другим климатом. Шур-р-р… слышали мы в темноте. Это пролетал козодой.
У нас было странное состояние — нечто среднее между бессилием и отчаянием. Я не могу описать его, так как никогда не испытывал ничего подобного. Раньше я мог закрывать глаза на многое, наблюдать в течение дня все недостатки этого мира и смеяться по вечерам. В Федерации все было мелким — и зло, и насилие. Здесь не было военных блоков, холодной войны, атомных бомб, полетов в космос и борьбы идеологий. Здесь не собирались государственные деятели на высшем уровне, когда люди всей земли настороженно следят за их встречей. Да здесь и не было государственных деятелей, их заменяли несколько бесцветных фигур, уполномоченных своими друзьями заниматься дешевой политикой. Их беседы велись за обеденным столом. Все мы принимали участие в этих дискуссиях благодаря белому цвету нашей кожи.
В этой маленькой стране мы кружились в одном хороводе. Мы оказывали влияние друг на друга, старались добиться осуществления своих желаний, по воскресеньям играли с министрами в кегли. То, что на расстоянии казалось чем-то чудовищным, тиранией, здесь оборачивалось обыкновенной завистью и злобой в несколько увеличенном виде, ревностью домашних хозяек, боязнью конкуренции фабрикантов, мелкой клеветой, невежеством и лживостью.
Мы видели, как все просто и обыденно. И нельзя было выбраться из этих будней. Авиабазы и высокие налоги — отнюдь не самое главное в политической жизни Федерации. Здесь основной политический фактор — личные знакомства, и поэтому все являются глубоко заинтересованными политиками. Парламент — всего лишь место, где то, что было сказано за обеденным столом, заносится в протокол.
Каждое утро мы просыпались с таким ощущением, словно получили пощечину от сэра Роя Беленского. А сэр Эдгар Уайтхед, ученый, тугой на ухо и близорукий, премьер-министр Южной Родезии, ежедневно выносил новый приговор остаткам справедливости и безопасности, и нам казалось, будто он подписывает приказ о нашем аресте. Когда какой-нибудь профессор или адвокат возражал против чего-либо, ссылаясь на британские традиции свободы, сэр Эдгар выключал свой слуховой аппарат.