В гости приходит и одна из сестер Эснет, ей лет пятнадцать. Еле слышно произнеся приветствие, она робко пробирается к кровати, серьезно смотрит на малыша, непрерывно теребя кончик воротничка своего старенького, узенького платьица, обрисовывавшего всю ее худенькую фигурку. Потом, чему-то рассмеявшись, она внезапно убегает из комнаты.
Мы пьем чай. Джошуа зовет шестнадцатилетнего племянника, который валялся в высокой траве у дома и мечтал неизвестно о чем. Джошуа возмущен: если бы все были такими лентяями, как этот мальчишка, презрение белых к африканцам было бы оправдано, и нынешнее положение сохранилось бы навсегда. Только упорным трудом можно приблизить будущее. Но мальчишка не обращает внимания на это ворчание.
В ящике на полу лежат книги: Библия, руководство для журналистов, автобиография Нкрумы, романы Ричарда Райта и Алана Патона, а также сборник «Благородные мысли», который предлагает вам более легкий и заманчивый уход от действительности, чем любой еженедельник: «Неотъемлемые права человека… смирение перед тайной вселенной… сытые желудки… более счастливый мир… гражданская лояльность… свобода от всякого принуждения извне…»
Брат Джошуа был арестован во время операции «Солнечный восход», так как был кассиром одного из отделений Африканского национального конгресса, хотя тогда в этом не было ничего предосудительного. Жена и дети получили мизерное пособие и брошюрки, которые призывали жену «использовать все свое женское влияние на мужа, когда он вернется домой, чтобы убедить его в том, что правительство руководствовалось лишь чувством благожелательности к нему и что во всем виноват он сам». Узнав о судьбе семьи брата Джошуа, я подумал, что те, кто издавали этот сборник, не очень-то задумывались над тем, насколько их «Благородные мысли» далеки от действительности.
Рассказывая о порядках в Родезии, Джошуа немного смущается, и не потому, что белые, к которым, увы, отношусь и я, принесли африканцам столько несчастья, а потому, что все это творится на его родине, которую он любит и которую никогда не покинет, что бы с ней ни случилось. Кто-то выплеснул помои на его участок — ему стыдно перед нами и за это.
О чем еще мы говорили в тот первый вечер? О воспитании и образовании, о техническом колледже, созданном африканцами на собственные деньги, о различного рода миссионерах, об Америке, о Грэме Грине и вообще о жизни. Мы говорили о Дорис Лессинг и о ее романах, о деятельности социалистов в Солсбери в сороковых годах. Джошуа был приглашен к Дорис Лессинг, когда она была здесь в 1956 году, но он не решился пойти, так как за ее домом следили сыщики — ведь ее выслали из Южной Родезии, запретив возвращаться в Федерацию, где жила вся ее родня.
Подобный разговор мы могли вести где угодно: в Хэмпстеде или Челси, в Стокгольме или Латинском квартале. Ио Джошуа напоминает нам, что мы находимся в его доме без разрешения главного управляющего локации, конечно белого. Мы не знали, что нужно какое-то разрешение. Оказывается, европейцу нельзя посещать африканца, не сообщив о причинах и времени своего посещения. Иногда ему в этом случае даже навязывают полицейского. Африканцу, который захочет после шести часов посетить родственников или друзей в близлежащей локации, тоже нужно специальное разрешение.
Значит, в любое время в тихий дом, где мы сидели, могла ворваться полиция и прервать наш ужин, а мы с Анной-Леной могли подвергнуться штрафу за незаконное партнерство…
За фруктами и хлебом мы беззаботно беседуем в маленьком домике, спрятавшемся среди сотни ему подобных. Вдова, сидевшая до сих пор молча, прощается. Несколько мальчишек у дверей выпрашивают у Джошуа иностранные марки. Стемнело, только вдали виднеется силуэт электростанции.
Джошуа вытирает пот со своего большого лба.
— Одно время мы думали, что нам нельзя иметь детей, пока не появится хоть какая-нибудь надежда на лучшее будущее и нас перестанут мучать вопросы о том, где жить, как поступить в школу и какую найти работу.
— Некоторые белые говорят то же самое, — отвечаю я. — Подожди, дочка, со свадьбой, пусть пройдет это тревожное время, и правительство сумеет обеспечить нам спокойную жизнь.
— Все это невероятно, — говорит Джошуа. — Ведь нельзя ждать, пока скажет свое слово история. Если все будут ждать, то не будет вообще никакого будущего.