— Вам удалось поговорить с мужем? — обратился я к женщине.
— Три минуты. Около нас стояли белый полицейский, охранник из африканцев и человек из уголовной полиции. Сначала мы шептались, тогда они подошли ближе. Нам не удалось поговорить ни о чем важном. Я ждала этой встречи целую неделю, но, увидев его, словно окаменела. «Говори, говори», — шептал мне тот, из уголовной полиции. Три минуты — я успела сказать только, что наш малыш передает ему привет, что я со всем справлюсь, что мы не голодаем, и что малыш простудился.
Ей предстоял двадцатикилометровый путь домой в Харари.
— Я не сказала ему, что опять жду ребенка, — добавила она. — Я не могла при посторонних.
Задушевность африканцев здесь, у колючей проволоки, заставила нас с еще большей неприязнью думать о тех, кто управляет Центральной Африкой. Они выбрали неудачный способ завоевать доверие народа. Концентрационные лагеря для политических заключенных, пусть даже и не такие, как у Гитлера, — вот единственное достижение Федерации. Газеты уже неделями молчали об этом, охотно разглагольствуя, однако, о блестящих перспективах акционерного общества Карибской плотины.
Но я уверен, придет день — и это будет скоро, — когда за руль станет тот, кто покончит с этим трагическим спектаклем, кто сильными ударами гребного вала, оставляя за кормой медленно накатывающиеся волны, всколыхнет косность и невежество, процветающие в этой стране.
Мы подвезли молодую женщину поближе к городу. Она знала, что мы иностранцы, это, очевидно, было для нее достаточным основанием, чтобы верить нам. Мы же знали о ней только то, что она жена сапожника из Харари.
Колониальное воскресенье
Мы высадили женщину у футбольного поля, где играли две африканские команды. Ее сын был уже среди зрителей. Дальше мы ехали одни и вскоре выехали на Кингсуэй.
Я вспомнил воскресный вид континентальных городов: летом там широко открыты двери кафе и фруктовых лавок. Но Солсбери — английский провинциальный город, и в воскресенье он настолько мрачен, что чувство собственной неудовлетворенности воспринимается, как нечто мистическое.
Мы подъехали к «Le Gourmet» — магазину деликатесов на углу Секонд-стрит и Джеймсон-авеню. Это единственное место, где в воскресенье можно что-нибудь купить или посидеть за порцией мороженого. Здесь мы встретили несколько белых семей. Показывая на витрину, ребятишки просили:
— Папа, можно вот это?
Но высокие фигуры родителей над их головами молчат: зачем исполнять детские капризы, ведь себе-то родители отказывают во всем, к тому же дети вырастают из своих желаний так же быстро, как из старых платьев. Когда они вырастут и станут такими же большими, как их папы и мамы, они годами будут ходить в одном платье и у них не будет ни новых желаний, ни ожиданий.
Вот они переходят улицу и останавливаются у витрины отдела пропаганды правительственной партии. На стене предвыборный плакат — держа за руки белых ребятишек, сэр Рой вступает в светлое будущее Африки. Но ребятишки на улице безучастны, у них этот плакат, кажется, не вызывает никаких чувств.
Потом мы поехали по Родс-авеню и остановились у городского парка, недалеко от улицы, на которой жили. Здесь, среди деревьев и цветочных клумб, играют в кегли; здесь царит европейская жизнь. Кегли — самый распространенный вид спорта в колониях. Мужчины одеты в белые костюмы, женщины в грубой обуви и похожи на медсестер. Многих из них я знал по спортивному клубу, клубу Ротари и другим местам, но имен не помнил. В памяти остались названия фирм: «Машоналенд Тобакко», «Лобело бисквит», «Атомик Бэттери», «Родезиа Арт Ферниче», «Фисонс Пост контрол», «Саут Африкэн Тимбер», «Салтрама Пластике», «Замбези Кейн»…
Хотя игра была совсем не напряженной, ей сопутствовала молчаливая серьезность: в зубах игроков, когда они сходили с дорожек и выпускали из рук разрисованный кругами шар, дрожали трубки. Специальные ботинки с шипами на подошвах оставляли следы на зеленом поле. Экономические кризисы и многие годы сидения на стульях неправильной формы сделали животы этих мужчин круглыми, как подушки, а лица словно окаменевшими. У дорожек расположились дамы, они охраняли куртки мужей и обсуждали хлопчатобумажные платья — последние новинки из салона мод Барбур, недавно полученные из Европы.
Некоторые жаловались на то, что жизнь в стране становится все дороже и дороже.
— Скоро уже, наверное, не поживешь, как хотелось бы. Ведь и сейчас трудно: всего 2500 крон в месяц, а нас четверо! Нет, так не пойдет. Мы уедем домой. У нас уже достаточно накоплено.