— Выдали бы дивиденды в компании Карибской плотины! А вы знаете, что делается на медных рудниках! Впервые в жизни я увидела там безработных европейцев.
— Я хотела дать 100 крон театральному клубу Крэнборнгского училища. Они собирались поставить «Святую деву на Горе», и мой мальчик должен был участвовать в пьесе. Но муж сказал, что это нам не по средствам.
Я заметил, как кто-то направился в мою сторону.
— Посмотрите, да ведь это наш ротариец! Ну как, играли сегодня утром в теннис?
— Мы были в Кентакки, — ответил я.
— А, вы провожали знакомых.
Для белых Кентакки — название крупнейшего аэродрома Федерации, для черных — это название тюрьмы. Аэродром и тюрьма находятся всего лишь в нескольких сотнях метров друг от друга, но содержание, вкладываемое в это название белыми и африканцами, измеряет расстояние между ними, между свободой и насилием в Центральной Африке.
Поздно вечером в то же воскресенье мы проехали еще раз мимо городского парка. К этому времени воздух наполнился ароматом цветов и звуками военного оркестра королевских вооруженных сил, который вернулся из Ньясаленда и расположился на площадке музыкального павильона. У ограды парка стоял старик в лохмотьях и продавал плоды дынного дерева подъезжавшим в машинах посетителям.
Мы ехали в Мабелрейн, в одну из загородных гостиниц, на традиционный вечер солнечного заката, так называемый сандаунер. Сандаунер — обычная форма общения в Родезии: напитки, бутерброды и вошедший в последнее время в моду стол с самообслуживанием. После дневного сна и купания в бассейне люди приезжают сюда отдохнувшими и полными ожиданий. Незнакомые быстро становятся сердечными друзьями — классовые грани, такие резкие в Англии, мало заметны в Федерации.
Какая-то пара, узнав, что мы в стране недавно, пригласила нас к своему столику. Мы не представились друг другу, а если бы даже и представились, то и тогда чувствовали бы себя безымянными, так же как на коктейлях, где никто не знакомит тебя с присутствующими, где люди чаще всего обмениваются лишь беглыми приветствиями.
Мужчина без пиджака, стоящий рядом с женой в темно-красном шелковом платье, объяснил:
— Мы здесь не намного дольше, чем вы. Мы, конечно, могли бы поехать и в Канаду. Но сначала решили изучить, где и сколько может заработать европеец-строитель. Оказалось, что в Южной Родезии больше, чем в Австралии и Канаде.
— Почти в два раза больше, чем в Англии, — добавила супруга.
— Мы слышали, что в Африке жизненный уровень цивилизованных самый высокий в мире, — заметил супруг.
Он налил мне рюмку вина, продолжая рассказывать о том, что они только что вернулись из Мазое Вэлли, где провели утро в пансионате «Ред Робин гест фарм».
— Это было изумительное утро, — восторгалась жена. — Я каталась на лошади и плавала, а Джеймс играл в гольф. Мадам де ля Харп прекрасно готовит.
— Да, действительно чудесно, — согласился муж. — Первое время, пока не привыкнешь к жаре, приходится вставать очень рано, не правда ли?
К нам подсел хозяин дома и рассказал, как за два дня до этого сбежал его поваренок, унеся с собой в чемодане фрак, штопор и ночной фонарь. Хозяин тщетно старался догнать его на машине. А в субботу приходил один из друзей хозяина и сообщил, что на улице он случайно увидел какую-то странную фигуру в огромном костюме и белой жилетке, с орхидеей на груди. Но пока он сообразил, что это разыскиваемый поваренок, тот уже исчез. Больше его никто не видел. Поваренок до сих пор, наверное, блуждает по красным дорогам Родезии в этом наряде.
— На днях мне захотелось выпить чаю, а Джеймсу кофе, — рассказывала женщина, недавно приехавшая в страну на постоянное жительство. — И можете себе представить, наш слуга смешал кофе с чаем в одном чайнике!
Казалось, будто по мановению чьей-то руки все люди, поселявшиеся в Родезии, сразу же по приезде теряли что-то очень важное в своей индивидуальности и становились зеркальным отражением друг друга. Они сами не замечали этих изменений и видели лишь, что их друзья были такими же, как и они. Я думал об этом, глядя на полк оловянных солдатиков в военной форме буров, стоявших на полке у стены; хозяин сам выплавил их. Правда, люди, сидевшие вокруг меня, были по-разному одеты и лица их не были похожи. А может, я ошибался, думая об их единообразии.
— Я доволен своей жизнью здесь, доволен, доволен! — кто-то сказал за моей спиной так громко, что уже в самом тоне чувствовалось сомнение в справедливости этих слов.
— Меня зовут Грейлинг, — представился он, когда я обернулся.