Выбрать главу

Как-то раз сюда приехали полицейские на грузовике— они решили проверить документы у африканцев в разгар рабочего дня. Те, у кого не было разрешения на работу в Солсбери, были арестованы, оштрафованы, а затем высланы обратно в резервации. Но потом женщин и детей полиция перестала трогать. Теперь ими никто не занимается, ибо власти сами стали жертвой своих противоречивых законов.

Правда, время от времени правительство заявляет, что дома в Олд Бриксе будут снесены; эти дома — как бельмо на глазу у тех, кто разглагольствует о партнерстве и о том, что африканцы, несмотря ни на что, все же люди. Но вместе с тем правительство даже не заикается о том, что здесь нужно построить новые дома. Оно продолжает строить бараки для холостяков. И вдоль дорог к Олд Бриксу и центру Харари вырастают все новые казармы и хижины из гофрированного железа.

Против этого протестуют даже религиозные организации: они заявляют, что перенаселенные дома в Олд Бриксе даже с их безнравственностью все же лучше, чем казармы, где женщинам вообще запрещено бывать.

В Олд Бриксе полно детей. Но никто из них не учится в школе. Служащий министерства информации, показывая экскурсантам новую реальную школу, построенную недалеко от этого района, делает вид, что не имеет об этом ни малейшего представления. Ведь у всех желающих поступить в школу ректор спрашивает адрес. Дети, естественно, называют Олд Брике и номер своего дома Но, по закону, в этой части города живут только холостяки. Таким образом, дети считаются незаконнорожденными, и их не принимают в школу…

Африканцы, с которыми я разговаривал, обычно жалуются, что из-за тесноты и отсутствия помещения они не могут принимать столько гостей, сколько бы им хотелось. Считается, что на попечении солсберских африканцев находится примерно 55 тысяч родственников, живущих вне города, чаще всего в резервациях. Две трети — это дети так называемых «холостяков», которые женаты уже много лет, и дети африканцев, живущих в Солсбери и вынужденных из-за существующих в стране социальных порядков находить себе «городскую» жену.

В Харари, как и в обоих Конго, есть так называемые «свободные женщины» (femmes libres), объединившиеся в своего рода профсоюзные организации. Они устали перебиваться на низкие заработки мужей.

Но это — не обычные проститутки. Они продают свое тело молодым людям, которые могут кормить и одевать их, например, в течение месяца. Так как мужчин в африканских локациях большинство, то незамужние женщины часто могут жить здесь значительно лучше, чем замужние, поэтому брачная жизнь становится презираемой. После первой же ссоры женщина оставляет своего временного содержателя и находит другого.

Сколько таких женщин — никто не знает. Официально считается, что в Леопольдвиле и Браззавиле они составляют четверть всего женского населения. В Родезии сложнее уйти из резервации, и потому здесь их, наверное, меньше. Они протестуют против своего подчиненного положения как в родном племени, так и в городе.

Многие женщины проходят через это, прежде чем выйдут замуж.

Ежедневно все новые потоки мужчин направляются в локации — одни с настоящими паспортами, разрешающими им искать работу в течение тридцати дней, другие с фальшивыми. Они болтаются без дела, живут за счет родственников, а иногда образуют шайки. Урожаи на землях покинутых ими резерваций не спасают от голода. В то же время премьер-министр Южной Родезии как-то заявил, что именно Южная Родезия владеет природными богатствами, которые могли бы обеспечить высокий жизненный уровень 60 миллионам людей.

Возможно это и так. Но и сам сэр Эдгар и в еще большей степени его избиратели далеки от мысли о том, чтобы отдать африканцам, хотя бы в аренду, ту землю, которая была когда-то выделена для белых, но до сих пор еще не нашла своих покупателей. Ведь эта земля хранит в себе не только хромовую руду — она могла бы спасти большую часть населения от голода. Конечно, это было бы возможно только при условии отмены самых дискриминационных законов в мире.