Я делал заметки о том, что видел или что мне казалось видел — это был мой способ успокаиваться, многократно испытанный и оправдавший себя. А моя жена хваталась за книги, как утопающий за соломинку, стараясь уйти от действительности, которую человек не в состоянии долго выносить. Иногда она зачитывала мне из книги какую-нибудь фразу, совершенно нереальную для Селукве. И тогда родезийский мир становился неосязаемым, его проблемы — никому не нужными, а люди утрачивали плоть и кровь. И мной овладевала необъяснимая тоска по искусству, фантазии, по гармонии и логике.
В Селукве было пять собак; мы увидели их на следующий день: два нечистокровных терьера, борзая, спаниэль и жирный мопс. Этакие злобные владельцы рудников, превращенные в собак.
На улицах не было ни души, не считая белого ребенка с черной нянькой. Зато псы маршировали взад и вперед в поисках приключений. Мы видели, как они после инспекции своих владений собрались на солнышке перед полицейским участком, чтобы посоветоваться. Они важно постояли несколько минут носом к носу, затем борзая выбрала направление, и все отправились под тюльпановые деревья.
В банке «Стандард Банк оф Саут Африка» нас спросили, с какой целью мы приехали в Селукве — не собираемся ли мы здесь поселиться.
— Нет, наш автомобиль…
— В каком гараже его чинят?
— У Джекки.
— Отлично. Я вчера играл с ним в гольф, второй механик уехал в Карибу. Мастерская Джекки — одна из лучших в Федерации.
— Прекрасно.
— И вы, значит, пользуетесь случаем, чтобы ознакомиться с Селукве. Жаль, что плавательный бассейн закрыт из-за холодной погоды.
— Мы были в москательной лавке, купили пленку у мистера Ли. Он показал нам свою библиотеку. Там нечего взять почитать, кроме «Ридерс Дайджест» и «Лондон иллюстрейтед ньюс». И почему-то на каждом углу нам встречался один и тот же инвалид.
— Крокодил откусил ему ногу. Я здесь уже целый год. А до этого два года служил в Солсбери в отделении банка в гостинице «Королевская».
О Солсбери этот человек говорил так мечтательно, словно о далекой столице мирового значения.
— Банк постоянно переводит нас из одного места в другое, — сказал он. — Если хочешь как следует знать страну, полезно посмотреть новые места. Но дети не любят менять школу.
У девушки на почте были усталые глаза. Прежде чем разложить открытки по полочкам, она прочитывала их. В Гранд-отеле, наискосок от почты, африканцы повесили над главным входом цветные лампочки: сегодня здесь состоится турнир игроков в вист.
Мы поспешили в гараж и попробовали поторопить с машиной. Не собираются же они дотянуть до вечера, чтобы заставить нас принять участие в игре? Передок машины был приподнят, задний мост снят. В Гвело за деталями послали человека.
Когда-то наш механик мыл машины в гараже в Лидсе, а в свободное время изучал мотор. В один прекрасный день он услышало Федерации, где на каждую семью приходилось по два автомобиля. Вот он и приехал сюда. Селукве в то время был цветущим рудничным городком. Здесь ему дали в обучение пятерых черных. А разве он не мог завести мастерскую в Англии? Может быть, и мог, но ведь там налоги…
— Работать приходится много, устаешь, — сказал он. — Воздух очень разреженный. И потом — шахты. В Англии одну угольную шахту разрабатывают несколько сот лет до тех пор, пока она не истощится, и только тогда переходят к другой Здесь же год-другой пороются в шахте, в городе масса людей настроят дома, а потом вдруг оказывается, что никто не хочет больше покупать руду. Тогда люди продают свои автомобили и переезжают в другое место. Ждешь, пока они вернутся, а ребятишки за это время подрастают. И мастерскую теперь продать некому. — Он сжал лоб пальцами.
— Здесь легко разориться, — сказал он. — Но с умом можно и скопить кое-что, если все пойдет хорошо.
Чтобы он поторопился с ремонтом машины, мы пригласили его в гостиницу на стаканчик холодного вина.
— Вы знаете, чего здесь не хватает? — спросил он. — Людей, которых мы не знаем. Такое проклятье знать каждого человека. А как было в Англии? Стемнеет — пойдешь в трактир, поболтаешь. Поглядишь на витрины, на людей Здесь же ничего нет. Разве что футбольные матчи по воскресеньям: двадцать два человека играют, остальные — смотрят. Ничего увлекательного, никогда не найдешь незнакомца, с кем можно было бы поспорить, заключить пари…