Самканге (на языке шона это означает «тот, кто хорошо жарит мясо») влюблен в еду, приготовленную женой. Он с удовольствием угощает своих гостей крепкими напитками, а сам, как многие другие интеллигенты из африканцев, предпочитает «мазо», апельсиновый сок. Это полный мужчина с хрипловатым голосом, возмущенный всеми нелепостями, наблюдаемыми в обществе. Академическая степень дает ему право не носить паспорта, но вместо него он должен носить с собой бумагу стоимостью в фунт стерлингов, подтверждающую, что он освобожден от ношения паспорта.
Стэнлейк не питает иллюзий по отношению к настоящему, он делает ставку на будущее и уверен, что выигрыш обеспечен. После жаркого из вырезки он становится задумчив:
— Мы так долго боремся за вещи, которые хотим иметь, что уже не уверены, сумеем ли воспользоваться ими, когда получим их.
В их доме всегда полно людей. У нас было такое чувство, словно сказанное здесь имело такое же значение для будущего страны, как то, что происходило в парламенте в каком-нибудь десятке километров отсюда. Английские журналисты приходили сюда, чтобы прощупать настроение африканцев — так делал, например, Антони Сэмпсон, писатель и корреспондент газеты «Обсервер». Здесь бывали африканские врачи, которым власти постоянно запрещали что-нибудь делать: например, проверять процент содержания алкоголя у пьяных европейцев; националисты из Северной Родезии, учителя, священники…
Был здесь и Блоук Модисейн, известный журналист из газеты «Драм» в Иоганнесбурге, — он бежал оттуда на север. Он говорил о Южной Родезии, как о родной сестре Южно-Африканского Союза, правда, несколько отставшей от него в своем развитии. Люди из Харари налаживали здесь контакты с африканцами и белыми либералами, живущими в Северной Родезии. Однажды ночью друзья перевезли Модисейна по неохранявшейся дороге в Танганьику, где его ждала свобода. В последний раз я встретил его в Лондоне в книжной лавке на Лейчестер-сквер. Как и многие другие, он писал в то время роман.
Собираясь в доме Самканге, мы думали о любимой идее Беленского, Майкла Бландела в Кении, бельгийских и французских колонистов: создать африканскую буржуазию, которая явилась бы буфером, смягчающим столкновение с пролетариатом.
Несмотря ни на что, в локациях все-таки процветает социальная и общественная жизнь. Это говорит об инициативе и предприимчивости африканцев. Согласно одиннадцатому разделу коммунального закона, семьи, проживающие в локациях, могут в любую минуту быть выброшены из своих лачуг, если они занимаются противозаконной деятельностью или если власти решат, что им вообще почему-либо «не подобает проживать там». Африканцы получают низкую зарплату; они не могут скопить деньги, чтобы вложить их в дело, способствующее процветанию страны. Если они хотят открыть какое-нибудь предприятие, им не предоставляют щедрых займов, как белым.
Гай Клаттон-Брок заметил, что если бы экономическая, социальная и политическая жизнь в европейском районе сопровождалась такими же ограничениями, эмиграция и капиталовложения прекратились бы и в Федерации воцарились нищета и застой. Когда-нибудь судьба белых будет определяться тем, насколько представления африканцев об общественной справедливости не похожи на представления белых.
В это время в Родезию прибыли с визитом лорд Хоум, лорд Перт и другие члены английского консервативного правительства. Их лица мелькали на страницах «Родезиа геральд», посвященных светской жизни: коктейли у генерал-губернатора, африканцы-официанты в белом подают сухое мартини и улыбаются. Они осмотрели достопримечательности, что заняло день или два — больше не нашлось ничего достойного внимания высоких гостей, — и никто не догадался сказать им, что следует остаться на несколько лет, чтобы понять эту страну.
Когда официальные гости хотят осмотреть «простой африканский дом», из департамента информации звонят в наиболее респектабельные дома и спрашивают — не примут ли они высоких посетителей. Откуда-то вдруг появляются цветы, начинают суетиться слуги, все прибирают и начищают. Когда генерал-губернатор недавно пожелал посетить дом цветного, позвонили Джо Калвервеллу, но он отказался от этой чести, и предложение досталось его соседу. Тот, в восторге от того, что высокий гость нанесет ему пятиминутный визит, продал всю старую мебель и купил новую.