Кто — то знает, что мы здесь, и это как-то связано с человеком, который хочет моей смерти.
В конце концов, я был прав. Это моя вина.
— Я не должен был сдаваться, — шепчу я хриплым и измученным голосом. — Я должен был позволить Виктору отвезти тебя в его безопасный дом, как можно дальше от меня. Я никогда не должен…
Мне не следовало давать тебе больше причин хотеть быть рядом со мной.
Было бы лучше, если бы я заставил Сашу возненавидеть меня. Как бы это ни разорвало меня на части и не разбило ее сердце, для нее это было бы лучше, чем то, что произошло сейчас, когда она лежит отравленная и, возможно, умирает в чужой постели. Разбитое сердце зажило бы. Что бы ни происходило с ней сейчас, я не уверен, что все будет хорошо. И с этим я не смогу жить.
— Ты не можешь умереть, — бормочу я, мое горло сжимается от эмоций. — Кто бы это ни сделал, я заставлю его заплатить. Но я хочу, чтобы это было за попытку, а не за его успех.
Тяжело сглатывая, я крепко закрываю глаза, пытаясь обрести веру, которую, как я думал, мне грозит потерять.
— Если ты там, — бормочу я, каждой частичкой себя готовый умолять, предлагать, отдавать что угодно, — не дай ей умереть. Если ты спасешь ее, клянусь, я сдержу свои клятвы. Я никогда больше не прикоснусь к ней.
До этого самого момента, ожидая выполнения этого обещания, я не осознавал, насколько это будет сложно. В самолете я сказал ей, что мы больше не сможем быть вместе, что мы должны остаться не более чем друзьями. Тем не менее, реальность этого не проникла так глубоко, как сейчас, когда я нахожусь на грани того, чтобы дать еще одну клятву, которую мне придется сделать все возможное, чтобы не нарушить. Клятву, которую мне нужно выполнить.
— Я больше не повторю ту же ошибку. Я буду защищать ее, оберегать и заберу домой, когда придет время. Но я больше не нарушу свой обет с ней.
Мои глаза горят от слез, отчаянных и непролитых. Я боролся, чтобы спасти тех, кого люблю раньше: своего брата, ее, жен моих друзей, но здесь мне не с кем бороться, кроме самого себя, и с моими собственными эгоистичными желаниями. Они должны быть ничем по сравнению с возможностью исправить то, что я натворил.
— Не наказывай ее за мою нарушенную клятву, — шепчу я в темноту, опускаясь на колени у ее постели. — Не вымещай это на ней. Я буду страдать каждый день до конца своей жизни, если понадобится… пока она жива.
И это будет мучительно. Я в этом не сомневаюсь. Я был прав, когда много лет назад сказал себе уйти от девушки, предлагавшей лишить меня девственности перед моим отъездом в семинарию, что было бы в тысячу раз труднее соблюдать свой обет безбрачия, зная, что я потерял. Не только мысль о том, что я больше никогда не испытаю такого удовольствия, заставляет меня чувствовать себя так, словно у меня в животе поселился камень, но и мысль о том, что я никогда не испытаю этого с ней. Мысль о том, что я никогда больше не прикоснусь к Саше, никогда не услышу ее тихих вздохов или стонов удовольствия, кажется мне неоправданной жертвой.
Но я знаю, что не подхожу ей. И я не позволю ей страдать из-за этого.
За полночь я так устал, что больше не могу держать глаза открытыми, но я не хочу оставлять ее одну. Я медленно встаю, весь изнеможденный и выжатый досуха, и опускаюсь на кровать рядом с ней, все еще держа ее за руку.
Я понятия не имею, что принесет утро.
Но что бы это ни дало, я не оставлю ее.
3
САША
Я просыпаюсь с ощущением, что смерть отступила. По крайней мере, я надеюсь, что это так, а не то, что я на самом деле мертва. Я чувствую себя слабой, как слепой котенок, каждая частичка моего тела болит. У меня болят мышцы и кости, а кожа чувствительна к прикосновениям, как при гриппе, только я не уверена, что когда-либо болела гриппом настолько сильно. Честно говоря, у меня такое чувство, будто меня избили, и я должна подавить дрожь при воспоминании о том, почему именно я знаю, на что это похоже.
Если это загробная жизнь, то я совсем не довольна результатом.
Мне требуется мгновение, чтобы открыть глаза. Я не уверена, захочу ли я увидеть то, что находится за ними. Мои воспоминания перемешаны, все после выхода из самолета как в тумане. Затем у меня остались смутные воспоминания о Максе, о его запахе, голосе и руках, но я не могу быть уверена, что все это не было просто снами или бредом. Я не чувствую, что могу быть в чем-то уверена.