— А зачем?
— Так там пароль.
— Пароль там «Death penalty». В переводе на русский — смертная казнь.
20.43–Четверг. 2.55
Дежкина все знала и все понимала. Она сто раз спрашивала себя: тебе это по делу или все-таки интересно, волнует кровь, пускает адреналин?
И сто раз отвечала себе: по делу.
Чем цивилизованное общество отличается от дикарей? В цивилизованных странах не казнят публично. Это «развлечение», слава Богу, отошло в прошлое. Но в людях еще осталось какое-то животное любопытство — а как там все происходит? Как человек дергается в агонии, как он истекает кровью, как у него вываливается язык от удушения, как пули разрывают его тело, а электричество заставляет глаза лопаться и вытекать?
Клавдия не была ретроградом, она не считала, что преступниками становятся, насмотревшись боевиков. Такая причина лежала на поверхности, а стало быть, не имела отношения к действительности. Во всяком случае, ей ни разу не попадались убийцы, которым удалось бы все свалить на плохое кино. Нет, конечно, они называли разных там «Прирожденных убийц» или «Пятницу, тринадцатое», но Клавдия в это не верила. Она понимала — это просто желание себя оправдать, обвинить, так сказать, среду, которая, дескать, заела. И еще эстетизировать свои гадкие делишки. Но до того, как эти подонки видели Фредди Крюгера или человека-бензопилу, они уже вешали кошек, избивали слабых, воровали и резали ножами. Кстати, в советское время эти киноманы ссылались на партизан, разведчиков и пионеров-героев.
Поэтому, вдохнув поглубже воздух, Клавдия набрала пароль и стала ждать.
Компьютер был, конечно, слабоват, видеофайлы загружались долго. Клавдия успела даже сходить на кухню и проследить, чтобы не сгорели пирожки.
Семья осуждающе посмотрела на нее. Разумеется, она настрого приказала никому не заходить в комнату, сославшись на служебную тайну. Особенно тоскливыми были глаза у Федора.
На сегодня хватит времени посмотреть только десять — пятнадцать роликов, подумала Клавдия. И понимала, что все это страшная, невыносимая работа, что и одного бы с нее было достаточно.
Но снова задала себе вопрос — это по делу? И с внутренним тяжким вздохом ответила — да. Только по делу.
Первым был ролик, который прокрутили почти все каналы телевидения — расстрел в Чечне. Только здесь все было подробнее и крупным планом.
Противное зрелище. И это в России конца двадцатого века.
Генеральная прокуратура тогда завела по этому поводу уголовное расследование, но все так и повисло в воздухе. Кто пошлет в Чечню следственную бригаду, если там воруют и куда менее заметных людей?!
Потом прошло несколько роликов про разные казни в каких-то то ли латиноамериканских, то ли юго-восточных странах. Качество изображения было ужасным, но Клавдию это как раз не волновало. Она, сцепив зубы, смотрела, как погибают люди. Возможно, преступники, злодеи, а возможно, невинные, но и это не имело значения — равнодушный монитор показывал смерть людей.
На седьмом или восьмом ролике Дежкина решила, что вообще зря затеяла весь этот тайный просмотр. На сайте были кинокадры, которые так или иначе мелькали в документальных фильмах на экранах телевизора. Она бы и прекратила это само издевательств о, если бы не помнила о демо-ролике, том самом, который снился ей почему-то уже почти полгода.
— Ма, я спать собираюсь, — осторожно постучал в дверь Макс.
— Хорошо, еще полчасика, — ответила Клавдия через дверь.
Она была уверена, что на большее ее не хватит.
Но как только шаги Макса стихли, на экране возник какой-то кривой кадр. Сначала было темно и непонятно, что и где происходит. Потом Клавдия рассмотрела, что это как будто чердак. Ряды толстых деревянных балок, слуховые окна и пол, на котором множество следов.
Посреди чердака стоял стол, который долгое время был центром внимания телеоператора. Он обходил его то слева, то справа, водя дрожащей камерой по металлической столешнице. Клавдия рассмотрела, что стол — медицинский, может быть, хирургический. От его стерильной пустоты и мерцания в слабом свете становилось особенно жутко. Камеру явно держал кто-то неумелый, так снимают домашнее видео.
Но потом оператор отодвинулся вглубь, оставив в центре кадра все тот же стол, Клавдия вдруг услышала:
— Можно?
Это прозвучало за кадром по-русски. И очень отчетливо. Мужской голос.
Другой голос ответил что-то неразборчиво.
Клавдия только тут опомнилась и остановила изображение — надо было это записать на компьютер.