За один день так много всего происходит. Безумная утренняя рутина: попытка убедиться, что все завтракают, в ушах звенит пронзительный голос Тиффина, непрерывная болтовня Уиллы треплет мне нервы, Кит каждым своим жестом безжалостно усиливает чувство вины, а Мая … будет лучше, если я не буду думать о ней. Но я хочу. Я должен бередить рану, сдирать корку, ковыряя поврежденную кожу. Я не могу перестать думать о ней. Как и вчера, к ужину она здесь, но не с нами: ее сердце и разум покинули этот унылый дом, раздражающих братьев и сестру, социально неприспособленного брата, мать-алкоголичку. Сейчас ее мысли с Нико, они мчатся вперед к их сегодняшнему свиданию. Каким бы долгим не казался этот день, настанет вечер, и Мая уйдет. И с этого момента, часть ее жизни, часть ее самой навсегда отделится от меня. Но даже несмотря на то, что я жду, когда это произойдет, еще так много нужно сделать: уговорить Кита вылезти из его берлоги, вовремя отвести Тиффина и Уиллу в школу, не забыть проверить у Тиффина таблицу умножения, когда он попытается убежать вперед по дороге. Самому пройти сквозь ворота собственной школы, проверить, в классе ли Кит, отсидеть все утренние уроки, найти новые способы отвлечь внимание учителя, когда он будет заставлять меня участвовать в уроке, пережить ланч, убедиться, что я избегаю Димарко, объяснить учителю, почему я не могу отдать доклад, не развалившись, дождаться последнего звонка. И, наконец, забрать Тиффина и Уиллу, развлекать их весь вечер, напомнить Киту о комендантском часе, не вызвав ссору — и все время, постоянно, пытаться выкинуть из головы каждую мысль о Мае. А стрелки кухонных часов продолжат двигаться вперед, достигнув полуночи прежде, чем начать все сначала, как будто день, который только что закончился, никогда и не начинался.
Когда-то я был таким сильным. Я мог пережить все мелочи, все детали, однообразную рутину день за днем. Но я никогда не осознавал, что именно Мая давала мне эту силу. Все потому, что она была там, поэтому я мог справиться, вдвоем у руля мы поддерживали друг друга, когда один из нас опускал руки. Мы могли проводить большую часть своего времени, присматривая за детьми, но на самом деле мы присматривали друг за другом, и это делало все терпимым, даже больше. Это свело нас вместе в жизни, которую только мы могли понять. Вместе мы были в безопасности — разные, но в безопасности — от всего внешнего мира… Сейчас же все, что у меня есть — это я сам, моя ответственность, мои обязанности, мой нескончаемый список вещей, которые нужно сделать… и мое одиночество, неизменное одиночество — этот безвоздушный пузырь отчаяния, который медленно душит меня.
Мая уходит в школу раньше меня, таща за собой Кита. Кажется, она по какой-то причине раздражена. Уилла плетется, подбирая по дороге веточки и хрустящие свернувшиеся листья. Заметив Джейми, Тиффин оставляет нас, и у меня нет сил, чтобы вернуть его обратно, несмотря на оживленный перекресток перед школой. Мне требуются гигантские усилия, чтобы не сорваться на Уиллу, не сказать ей, чтобы она поторапливалась, и не спросить, почему она специально делает так, чтобы мы опоздали. Как только мы достигаем ворот школы, она замечает подругу и переходит на спотыкающийся бег, за ее спиной развевается пальто. Какое-то мгновение я просто стою и смотрю ей вслед, на ее прекрасные золотистые волосы, струящиеся позади нее. Ее серый сарафан испачкан вчерашним обедом, у школьного пальто не хватает капюшона, рюкзак разваливается, в красных колготках под коленом дырка, но она никогда не жалуется. Даже несмотря на то, что она окружена папами и мамами, обнимающими своих детей на прощание, что она видела свою мать две недели назад, что она не помнит, был ли у нее отец. Ей всего пять, но она уже поняла, что нет смысла просить маму почитать на ночь, что приглашать друзей могут только другие дети, что новые игрушки — это редкая роскошь, что дома Кит и Тиффин — единственные, кто добиваются своего. В свои пять лет она уже получила свой самый суровый урок в жизни — этот мир несправедлив… На полпути к школьным ступеням с лучшей подругой, которая тащится за ней хвостом, она внезапно вспоминает, что забыла попрощаться, и разворачивается, осматривая пустеющую площадку в поисках моего лица. Когда она замечает меня, ее лицо озаряется лучезарной, краснощекой улыбкой, кончик языка выглядывает сквозь промежуток от выпавшего переднего зуба. Поднимая маленькую ручку, она машет. Я машу ей в ответ, мои руки вздымаются к небу.
Войдя в здание школы, я чувствую себя некомфортно от неестественной жары — радиаторы греют слишком сильно. Но я не вспоминаю об этом, пока иду к кабинету английского и встречаюсь лицом к лицу с мисс Эзли. Она улыбается мне, плохо замаскировав попытку ободрить меня.
— Тебе понадобится проектор?
Я застываю перед ее столом, грудь сжимается от ужасной слабости, и в спешкеговорю:
— Вообще-то… на самом деле, я подумал, что будет лучше сдать в качестве письменного задания — там слишком много информации, чтобы уложиться … всего лишь в полчаса.
Ее улыбка гаснет.
— Но это было не письменное задание, Лочен. Доклад — часть твоей курсовой работы. Я не могу его засчитать. — Она берет мою работу и просматривает ее. — Что ж, тут, безусловно, много материала, так что я полагаю, ты мог бы просто зачитать его.
Я смотрю на нее, вокруг моего горла сжимается холодная рука ужаса.
— Дело в том… — я едва могу говорить. Мой голос вдруг звучит не громче шепота.
Она озадаченно хмурится.
— В чем?
— Не будет… не будет особого смысла, если я просто зачитаю его…
— Почему бы тебе просто не попробовать? — Внезапно ее голос звучит нежно, даже слишком. — В первый раз всегда сложнее всего.
Я чувствую, как у меня горит лицо.
— Не получится. Мне … мне жаль. — Я забираю из ее протянутой руки папку. — Я
позабочусь о том, чтобы компенсировать свою плохую оценку… оставшейся частью моей курсовой.
Быстро развернувшись, я нахожу свое место, темно-красные волны проходят сквозь меня. К моему облегчению она не зовет меня обратно.
Во время урока она так и не поднимает тему доклада. Вместо этого она занимает промежуток времени, из-за отсутствия моего выступления, разговором о жизни Сильвии Плат и Вирджинии Вулф, и возникают жаркие споры по поводу связи между расстройствами психики и артистическим темпераментом. Обычно я нахожу эту тему увлекательной, но сегодня слова проходят мимо меня. Небо за окном извергает дождь, который барабанит по грязным окнам, орошая их слезами. Я смотрю на часы и вижу, что до свидания Маи осталось лишь пять часов. Может, Димарко сломал ногу, играя в футбол. Возможно, он в больнице из-за пищевого отравления. Возможно, он вдруг почувствовал тягу к другой девушке. Любой другой, кроме моей сестры. У него есть целая школа, чтобы выбирать. Почему Мая? Почему единственный человек, который значит для меня больше всего в этом мире?
— Лочен Уители? — меня встряхивает повышенный голос, когда сквозь хаос выходящих учеников я направляюсь к двери. Я довольно долго поворачиваю голову, чтобы увидеть, что мисс Эзли манит меня к своему столу, и понимаю, что у меня нет выбора, кроме как пробираться обратно через толкотню.