— Хочешь поговорить об этом?
Ее голос, мягкий, обеспокоенный, заставляет меня вздрогнуть. Внезапно я понимаю, что до боли прикусил губу, тяжесть слез постепенно скапливается в моих глазах.
Панически вздыхая, я быстро трясу головой, поднимаю руку к лицу. Я быстро прижимаю пальцы к глазам и пренебрежительно мотаю головой.
— Я просто все еще чувствую себя немного странно.
Я напрягаюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, но по-прежнему слышу его зазубренные края. Поворачиваясь с грустной улыбкой на губах, я заставляю себя встретиться с ней взглядом.
— Но теперь со мной все в порядке. Все прошло. Правда.
После минутного колебания она подходит ближе, чтобы сесть на противоположный конец дивана, подвернув под себя одну ногу. Золотисто-каштановые пряди обрамляют ее бледное лицо.
— Да ладно тебе, дурачок, ничего не прошло, если оно заставляет тебя плакать. — Слова повисают в воздухе, ее беспокойство усиливает тишину.
— Я не… это не… — горячо отвечаю я, мои щеки пылают. — Просто… я просто…
Я глубоко вздыхаю, отчаянно пытаясь отвлечь ее от волнения, чтобы взять себя в руки. Последнее, чего я хочу, чтобы она знала, как я опустел, потеряв ее, чтобы это не стало давлением на нее в возобновлении тех отношений, которые, по ее мнению, в корне неправильные.
Она не пошевелилась.
— Ты просто что? — мягко спрашивает она.
Я откашливаюсь и поднимаю глаза к потолку, издавая короткий, болезненный смешок. Я быстро провожу рукавом по глазам, когда, к моему ужасу, слезы стекают по моим щекам.
— Не хочешь попробовать немного поспать?
Беспокойство в ее голосе меня убивает.
— Нет. Я не знаю. Думаю… думаю… Ну, твою ж мать! — На щеку скатывается еще одна слеза, и я в ярости смахиваю ее. — Черт! Что это?
— Лочи, скажи мне. Что случилось? Что случилось в школе? — ее голос звучит напугано, она наклоняется ко мне, протягивая руку, чтобы прикоснуться.
Я тут же поднимаю руку, чтобы оттолкнуть ее.
— Просто дай мне минуту!
Я не могу остановиться — я вообще ничего не могу сделать. От сдавленных рыданий у меня вздрагивает грудь. Я прижимаю к лицу ладони и пытаюсь выровнять дыхание.
— Лочи, все будет хорошо. Пожалуйста, не… — ее голос умоляюще мягкий.
Из моих легких вырывается воздух.
— Черт возьми, я пытаюсь, понятно? Я не могу… я просто не в состоянии…
Я выхожу из-под контроля, и меня это пугает. Я не хочу, чтобы Мая заметила это. Но еще меньше я хочу, чтобы она ушла. Мне необходимо встать с этого дивана, уйти из этого дома, но мои ноги не слушают меня. Я в ловушке. Я чувствую, как на меня снова накатывает слепая паника.
— Эй, эй, эй. — Мая крепко берет мою ладонь одной рукой, а другую прижимает к моей щеке. — Тс-с, все в порядке, все хорошо. У тебя просто накопился стресс, Лочи, и вот все. Посмотри на меня. Посмотри. Это из-за ссоры? Да? Мы можем немного поговорить об этом?
Я слишком устал, чтобы сопротивляться дальше. Я чувствую, что мое тело разваливается, медленно наклоняясь до тех пор, пока головой я не прижимаюсь к ней, держа руку у лица. Она гладит меня по волосам и, потянувшись за моей другой рукой, начинает целовать мои пальцы.
— На… на кладбище, — я задыхаюсь, закрывая глаза. — Пожалуйста, просто скажи мне правду. Т-то, что ты сказала, это… это правда? — Я глубоко вздыхаю, горячие слезы стекают с ресниц.
— Господи, Лочи, нет, — судорожно вздыхает она. — Конечно же, не правда! Я была зла и расстроена!
Меня волной накрывает облегчение, такое сильное, что почти причиняет боль.
— Мая, Господи, я думал, что это конец. Я думал, что все разрушил. — Я быстро выпрямляюсь, глубоко вздыхаю, отчаянно тру лицо. — Прости меня! За весь тот ужасный бред, что я наговорил. Я просто сильно волновался. Я думал, ты хочешь… я думал, ты собираешься зайти дальше…
— Я просто хотела прикоснуться к тебе, — тихо говорит она. — Я знаю, что мы никогда не сможем зайти дальше. Я знаю, что это незаконно. Я знаю, что у нас заберут детей, если кто-то узнает. Но я думала, что мы могли бы просто касаться друг друга, по-прежнему любя друг друга, другими способами.
Я отчаянно вздыхаю.
— Я знаю. Я тоже. Я тоже! Но мы должны быть осторожны. Мы не можем увлекаться. Мы не… мы не можем рисковать… Дети…
Я вижу в ее глазах грусть. Она вызывает у меня желание закричать. Это так нечестно, так ужасно нечестно.
— Может быть однажды, да? — мягко говорит Мая с улыбкой на лице. — Однажды, когда они вырастут, мы сможем сбежать. Начать все сначала. Как настоящая пара. А не как брат и сестра. Свободные от этих ужасных уз.
Я киваю, отчаянно пытаясь поверить в ее надежды на будущее.
— Может быть. Да.
Она устало улыбается мне и обвивает руками за шею, кладя голову мне на плечо.
— А до тех пор мы все равно можем быть вместе. Мы можем обнимать друг друга, прикасаться, целовать и быть друг с другом всеми остальными способами.
Я киваю и улыбаюсь сквозь слезы, внезапно осознавая, как много мы имеем.
— А также делать самую важную вещь на свете, — шепчу я.
Уголок ее рта дергается.
— Что именно?
Все еще улыбаясь, я быстро моргаю.
— Мы можем любить друг друга. — Я с трудом глотаю, чтобы избавиться от кома в горле. — Никаких законов, никаких ограничений в чувствах. Мы можем любить друг друга так сильно и так глубоко, как захотим. Никто, Мая, никто никогда не сможет отнять этого у нас.
18
Мая
— А почему ты сегодня пришла?
— Потому что Лочен не очень хорошо себя чувствует.
— Его стошнило? — Уилла откидывает за плечи свои длинные золотистые волосы, и ее маленькие золотые сережки в ушах сверкают в угасающем полуденном солнце. Остатки заварного крема покрывают пятнами ее передник, и она снова без свитера.
— Нет, нет. Ничего серьезного.
— Рвота — это не серьезно. Маму постоянно тошнит.
Игнорируя последний комментарий, я обращаю свое внимание на ее одежду.
— Уилла, может, наденешь пальто? Холодно!
— Не могу. На нем нет пуговиц.
— Всех? Ты должна была сказать мне!
— А я говорила. Мисс Пирс говорит, что мне также нельзя ходить со скотчем на портфеле. Она говорит, что мне нужно купить новый. — Она берет меня за руку, и мы пересекаем детскую площадку, идя к футбольному полю, где Тиффин носится полураздетый с десятком других мальчишек. — И нам нельзя ходить с дырками на колготах. Меня отругали перед всей группой.
— Тифф! Пора идти! — кричу я, когда он пробегает мимо нас. На короткое мгновение игра приостанавливается для свободного удара, и я снова кричу ему.
Он сердито смотрит на меня.
— Еще пять минут!
— Нет. Мы уходим сейчас. Холодает, и ты можешь поиграть в футбол дома с Джейми.
— Но у нас середина матча.
Игра возобновляется, и я пытаюсь подойти ближе, нервно обходя по кругу бегущих, бросающихся и орущих мальчишек, у них пылают щеки, глаза сосредоточены на мяче, крики эхом разносятся по темнеющей игровой площадке. Когда Тиффин проносится мимо, я храбро хватаю сильно промахнувшегося брата. Позади меня, прижавшись к забору и сильно дрожа, стоит Уилла, ее пальто расстегнуто и хлопает на ветру.
— Тиффин Уители! Домой, сейчас же! — кричу я во весь голос, надеясь смутить его и заставить повиноваться. Но вместо этого, он ныряет, делает подножку своему противнику, застигая того врасплох, и ведет мяч в другую сторону поля со скоростью молнии. На мгновение он останавливается, когда мальчик в два раза больше мчится на него. А потом он отводит ногу назад и ударяет, мяч пролетает внутренний край стойки ворот.
— Гол!
Его руки взлетают вверх. Возгласы и крики присоединяются к его собственному голосу, когда его товарищи по команде подбегают, чтобы хлопнуть его по спине. Я даю ему минуту прежде, чем нырнуть и оттащить его за руку.
— Я не пойду! — кричит он мне, когда позади нас продолжается игра. — Моя команда выигрывает! Я забил первый гол!
— Я видела, и это был отличный гол, но уже темнеет. Уилла замерзла, и вам обоим нужно делать домашнюю работу.