— Но мы все время должны идти сразу домой! Почему другим разрешают играть? Меня уже тошнит от дурацкой домашки! Мне надоело все время быть дома!
— Тиффин, ради Бога, веди себя согласно своему возрасту и прекращай устраивать сцены…
— Это несправедливо! — Внезапно он сильно ударяет меня по голени носком ботинка. — Мне никогда не удается повеселиться. Я ненавижу тебя!
К тому времени, как мы находим пропавший рюкзак Тиффина, и я увожу их обоих с площадки, уже почти темно, и Уилла настолько замерзла, что у нее фиолетовые губы. Тиффин вышагивает впереди, лицо раскраснелось, светлые волосы взъерошены, он специально волочит пальто по земле, раздражая меня, и с яростью пинает шины припаркованных машин. У меня болезненно пульсирует нога. Четыре чертовых часа до сна, с сожалением думаю я. Еще час прежде, чем они действительно уснут. Пять. Боже мой, практически еще один школьный день. Все, чего мне хочется, дожить до того момента, когда дом утихнет, когда Кит, наконец, выключит свой рэп, а Тиффин с Уиллой перестанут атаковать меня просьбами. Момента, когда торопливая, наполовину сделанная домашняя работа отложена в сторону, и Лочен там с осторожной улыбкой, яркими глазами, и все, практически все кажется возможным…
— …поэтому мне кажется, что она больше не хочет быть моей подругой, — печально заканчивает Уилла, ее ледяная рука покоится в моей ладони.
— М-м, неважно. Уверена, что завтра Люси изменит свое мнение — она всегда так делает.
Внезапно маленькая ручка вырывается из моей ладони.
— Мая, ты не слушаешь!
— Слушаю, слушаю! — быстро возражаю я. — Ты сказала, что… э-э… Люси не хочет быть твоей подругой, потому что…
— Не Люси, а Джорджия! — печально восклицает Уилла. — Я вчера рассказывала тебе, что мы с Люси поссорились, потому что она украла мою любимую фиолетовую ручку, которая с такими синими сердечками, и она не отдает ее, хотя Джорджия видела, как она взяла ее!
— О, точно, — бормочу я, лихорадочно пытаясь вспомнить разговор. — Твоя ручка.
— Последнее время ты все время забываешь, прямо как мама, когда она жила дома, — ворчит она.
Несколько минут мы идем молча. Вокруг меня обвивается вина, холодная и неумолимая, как змея. Я тщетно пытаюсь вспомнить длинный рассказ о пропавшей ручке, но безуспешно.
— Спорим, ты даже не знаешь, кто сейчас моя лучшая подруга, — говорит Уилла, роняя перчатку.
— Потому что я знаю, — быстро отвечаю я. — Это… это Джорджия.
Уилла обреченно качает головой, опустив ее вниз к тротуару.
— Не-а.
— Ну, тогда это действительно Люси, потому что я уверена, что как только она отдаст тебе обратно твою ручку, вы обе…
— Никто! — внезапно кричит Уилла, ее голос прорезает морозный воздух. — У меня даже нет лучшей подруги!
Я останавливаюсь и с удивлением смотрю на нее. Уилла никогда раньше не кричала на меня с такой яростью.
Я пытаюсь обнять ее рукой.
— Уилла, да ладно тебе. Просто у тебя был неудачный день…
Она отстраняется.
— Нет, это не так! Мисс Пирс дала мне три золотые звездочки, и я написала все правильно. Я говорила тебе об этом, но ты лишь ответила “М-м”. Ты больше вообще меня не слушаешь!
Вырываясь из моих рук, она убегает вперед. Я ловлю ее, как только она заворачивает за угол на нашу улицу. С силой разворачивая ее к себе лицом, я приседаю на корточки и пытаюсь удержать ее на месте. Она тихонько всхлипывает, сердито растирая ладонями лицо.
— Уилла, прости меня… прости меня, моя дорогая, прости. Ты права. Я не слушала, как следует, и это было просто ужасно с моей стороны. Дело не в том, что мне не интересно, что мне все равно. Просто я была так занята подготовкой к своим экзаменам, и мне так много всего нужно сделать, я так устала…
— Это не правда! — Она приглушенно рыдает, и слезы текут сквозь ее пальцы, просачиваясь между ними. — Ты не… слушаешь… и не играешь со мной… так часто… как делала… раньше…
Для поддержки я хватаюсь за ближайшие перила.
— Уилла, нет, дело не в том, что я…
Но, даже подыскивая оправдания, я вынуждена столкнуться с правдой в ее словах.
— Иди ко мне, — наконец, говорю я, крепко обхватывая ее руками. — Ты моя самая любимая девочка на всем свете, и я люблю тебя сильно-сильно. Ты права. Я не слушала тебя как следует, потому что мы с Лочи все время пытаемся разобраться в домашних делах. Но все это так скучно. С сегодняшнего дня я буду снова веселиться с тобой. Идет?
Она кивает, шмыгает носом и убирает волосы с лица. Я беру ее на руки, и она обхватывает меня руками и ногами, как детеныш обезьяны. Но сквозь тепло ее рук на моей шее, жара ее щеки у моей, я чувствую, что мои слова ее не убедили.
Несмотря на громкий топот обуви по бетонным ступеням, он не опускает книгу. Я останавливаюсь на полпути в пролете лестницы и в ожидании прислоняюсь к перилам. Подо мной доносятся крики с детской площадки. Он по-прежнему отказывается поднимать голову, без сомнения, надеясь, что кто бы это ни был, он проигнорирует его и продолжит свой путь. Когда становится ясно, что этого не произойдет, он быстро кидает взгляд поверх мягкой обложки книги, чуть не выронив ее от удивления. Его лицо озаряется медленной улыбкой.
— Привет!
— Привет.
Он закрывает книгу и выжидающе смотрит на меня. Я продолжаю стоять, глядя на него и сдерживая улыбку. Он откашливается, внезапно смутившись, его щеки заливает румянец.
— Что, э-э, что ты здесь делаешь?
— Я пришла поздороваться.
Он тянется к моей руке и начинает вставать, собираясь пройти выше по лестнице, чтобы уйти из поля зрения учеников на площадке внизу.
— Все в порядке, я не останусь, — быстро сообщаю я ему.
Он замирает, и его улыбка гаснет. Заметив у меня за спиной портфель и висящую на плече сумку с физкультурной формой, он обеспокоенно смотрит на меня.
— Куда ты уходишь?
— Я на день беру выходной.
Его взгляд становится резче, а выражение лица серьезным.
— Мая…
— Всего на один день. У меня сегодня только искусство и еще какая-то фигня.
Он обеспокоенно вздыхает, выглядя встревоженным.
— Да, но если тебя поймают, ты знаешь, что могут возникнуть проблемы. Мы не можем рисковать тем, чтобы привлекать к себе больше внимания теперь, когда мамы не бывает рядом.
— Мы и не будем. Если только ты не пойдешь со мной и не используешь свой пропуск старшего шестого класса.
Он смотрит на меня со смесью удивления и неуверенности.
— Ты хочешь, чтобы я тоже пошел?
— Да, пожалуйста.
— Я мог бы просто отдать тебе свой пропуск, — замечает он.
— Но тогда я не смогу насладиться твоим обществом.
Он снова краснеет, но уголки его губ дергаются вверх.
— Мама что-то говорила о том, что появится дома, чтобы взять кое-какие вещи…
— А я и не думала идти домой.
— Хочешь побродить по улицам до трех тридцати? Я не взял с собой денег.
— Нет. Я хочу кое-куда тебя отвести.
— Куда?
— Это сюрприз. Здесь недалеко.
Я вижу, как просыпается его любопытство.
— Н-ну, ладно…
— Отлично. Возьми свои вещи. Встретимся у главного входа.
Я скрываюсь на детской площадке, пока он не успел снова начать беспокоиться и передумать.
Лочена нет целую вечность. К тому времени, как он появляется, перерыв почти закончен, и я боюсь, что его спросят о том, что он покидает здание прямо перед звонком. Но охранник едва бросает взгляд на его пропуск, когда я незаметно проскальзываю перед ним через стеклянные двери.
На улице Лочен от холода поднимает воротник своего пиджака и спрашивает:
— А теперь ты расскажешь мне, что все это значит?
Я улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Просто выходной день.
— Нам надо было это запланировать. У меня с собой всего пятьдесят пенсов.
— А я и не прошу тебя вести меня в “Ритц”! Мы просто идем в парк.
— В парк?
Он смотрит на меня, как на сумасшедшую.
Парк в будний день посреди зимы предсказуемо пуст. Вокруг голые деревья и их длинные ветви на фоне бледного неба, большие участки травы с расплесканными серебряными капельками льда на ней. Мы идем по широкой центральной тропинке к лесистой местности на противоположной стороне парка, гул города постепенно исчезает позади нас. Несколько влажных скамеек усеивают пустой и заброшенный пейзаж. Вдалеке какой-то старик бросает своей собаке палку, чья активность нарушает неподвижность в воздухе. Парк кажется огромным и пустынным — холодный и забытый остров в центре большого города. Свернувшиеся листья на дорожке, уносимые легким ветерком, шуршат как наждачная бумага. Стайки диких голубей взволнованно прыгают вверх и вниз вокруг каких-то крошек и лихорадочно клюют землю. По мере нашего приближения к деревьям белки смело выскакивают перед нами, поворачивая головы и так, и этак, показывая свои глазки — большие блестящие черные бусинки, надеясь на угощение. Высоко над нами белый шар солнца, как гигантский прожектор, освещает парк холодными зимними лучами. Мы сходим с дороги и идем мимо небольшого деревца, высушенные листья и ветки под ногами трещат и хрустят на мерзлой земле. Плавно вниз спускается неровная земля.