— Я просто не могу, — говорю я Фрэнси. — Так много всякой ерунды нужно сделать.
На этот раз она не выказывает никакого сочувствия. Наоборот, покусывает губу, опираясь плечом на наружную стену школьной площадки — место, где мы обычно прощаемся.
— Я думала, что была твоей лучшей подругой, — внезапно говорит она, в ее голосе слышатся боль и разочарование.
Я вздрагиваю от удивления.
— Ты и есть… ты же знаешь… это не имеет ничего общего с…
— Я знаю, что происходит, Майя, — перебивает она, ее слова рассекают воздух между нами.
Мой пульс начинает учащаться.
— О чем ты вообще говоришь?
— Ты познакомилась с кем-то, не правда ли? — утвердительно говорит она, сложив руки на груди и повернувшись, чтобы прижаться спиной к стене. Сжав челюсти, она не смотрит на меня.
На мгновение я теряю дар речи.
— Нет! — Слово — не более, чем удивленный легкий вздох. — Не встретила. Честное слово. Почему ты…? Что заставило тебя подумать…?
— Я тебе не верю. — Она качает головой, все еще сердито глядя в сторону. — Я знаю тебя, Майя, и ты изменилась. Когда ты говоришь, то выглядит это так, будто ты думаешь о чем-то другом. Вроде мечтаешь или еще что-то. И все эти дни ты выглядишь жутко счастливой. И всегда убегаешь после последнего звонка. Я знаю, что на тебе вся эта дрянь с домашними делами, но такое чувство, что ты с нетерпением ждешь этого, будто тебе не терпится…
— Фрэнси, у меня правда нет никакого таинственного парня! — отчаянно возражаю я. — Ты же знаешь, что узнала бы первая, если бы он появился! — слетая с моих губ, эти слова звучат так искренне, что мне становится стыдно. Но он же не просто парень, говорю я себе. Он ведь намного больше.
Пока допрашивает меня, Фрэнси всматривается в мое лицо, но несколько мгновений спустя начинает успокаиваться, по-видимому, поверив мне. Мне нужно увлечься парнем из старшего шестого класса, чтобы объяснить свою мечтательность, но, к счастью, у меня хватает ума выбрать того, у кого есть постоянная девушка, поэтому Фрэнси не попытается свести нас. Но разговор оставляет меня потрясенной. Я понимаю, что мне нужно быть более осторожной. Мне даже придется следить за своим поведением вдали от него. Мельчайший промах может разоблачить нас…
Приехав домой, я нахожу Кита и Тиффина в гостиной за просмотром телевизора, что удивляет меня. Не столько тот факт, что они смотрят телевизор, а больше то, что они делают это вместе, и пульт — у Тиффина. Кит сгорбился на одном конце дивана, его грязные школьные ботинки наполовину расшнурованы, голову он положил на руку, тупо глядя в экран. Тиффин, в забрызганной кетчупом рубашке, сидит на коленях на другом конце дивана, переключая на какой-то жестокий мультфильм, глаза у него широко распахнуты, рот открыт, как у рыбы. Когда я вхожу, никто из них не оборачивается.
— Привет! — восклицаю я.
Тиффин держит пакет “Коко Попс” и неопределенно машет им в мою сторону, по-прежнему глядя прямо.
— Нам разрешили, — объявляет он.
— Перед ужином? — подозрительно уточняю я, сбрасывая пиджак на диван и опускаясь на него. — Тиффин, я не думаю, что это хорошая…
— Это и есть ужин, — сообщает он мне, набирая еще одну большую горсть из коробки и засовывая ее в рот, раскидывая содержимое вокруг себя. — Лочи сказал, что мы можем съесть все, что захотим.
— Что?
— Они поехали в больницу. — Кит поворачивает голову, чтобы многострадальным взглядом посмотреть на меня. — А я должен оставаться здесь с Тиффином и в обозримом будущем жить за счет хлопьев.
Я медленно выпрямляюсь.
— Лочи с Уиллой уехали в больницу? — недоверчиво спрашиваю я.
— Да, — слышится ответ Кита.
— Что, черт побери, стряслось? — Мой голос становится громче, и я подскакиваю, начиная рыться в сумке в поисках ключей. Услышав мой крик, оба мальчика, наконец, отрываются от экрана.
— Уверен, что ничего, — с горечью говорит Кит. — Могу поклясться, они проведут всю ночь в отделении несчастных случаев, Уилла уснет и к тому времени, когда проснется, скажет, что у нее ничего больше не болит.
— О чем ты говоришь? — Тиффин поворачивается к нему с широко открытыми глазами и обвиняющим взглядом. — Может, ей нужна будет операция. Может, они отрежут ей…
— Что случилось? — в бешенстве воплю я.
— Я не знаю! Она поранила руку, а меня тут даже не было! — защищаясь, говорит Кит.
— Я был, — важно сообщает Тиффин, запихивая всю руку в коробку с хлопьями. — Она соскользнула со стойки, упала на пол и стала кричать. Когда Лочи поднял ее, она закричала еще сильнее, и он понес ее на улицу, что поймать такси, а она продолжала кричать…
— Куда они поехали? — Я хватаю Кита за руку и встряхиваю его. — В больницу святого Джозефа?
— Ой, отстань от меня! Да, он так сказал.
— Никому не двигаться! — кричала я по пути к двери. — Тиффин, ты не пойдешь на улицу, слышишь меня? Кит, пообещай, что останешься с Тиффином, пока я не вернусь? И как только позвонит телефон, ответишь?
Кит театрально закатывает глаза.
— Лочен уже все это говорил…
— Ты обещаешь?
— Да!
— И не открывай никому дверь, а если будут какие-то проблемы, звони мне на телефон!
— Хорошо, хорошо!
Всю дорогу я бегу. А это целые две мили, но дорожное движение в час пик таково, что на автобусе ехать медленнее, если не мучительней. Бег помогает активировать предохранительный клапан в моем мозге, прогоняя прочь видения пострадавшей кричащей Уиллы. Если с этим ребенком случилось что-то ужасное, я умру, я знаю это. Моя любовь к ней, как резкая боль в груди и пульсация крови в голове, стучит молотком вины, заставляя меня признать, что с тех пор, как начались мои отношения с Лоченом, несмотря на мои недавние попытки, я по-прежнему не обращаю на свою сестренку столько внимания, сколько прежде. Я торопливо купала ее, укладывала спать и рассказывала сказки на ночь, я срывалась на нее; когда виноват был Тиффин, я раз за разом отвергала ее просьбы поиграть с ней, ссылаясь на занятость или домашнее задание, озабоченная тем, чтобы все было в порядке, чтобы уделить ей всего лишь десять минут своего времени. Кит постоянно привлекает внимание своей изменчивостью, Тиффин — своей гиперактивностью, оставляя Уиллу в стороне. Как ее единственная сестра, я должна была играть с ней в куклы и устраивать чаепития, одевать ее, играть с ее волосами. Но в эти дни я была так занята другими делами, что даже не заметила, как она поссорилась со своей лучшей подругой, не смогла понять, что она нуждалась во мне: чтобы выслушать ее рассказы, спросить о том, как она провела день и похвалить за почти безупречное поведение, которое, естественно, не привлекало внимания. Например, рана на ноге — дело не только в том, что она весь день провела в школе с больной ногой, но и в том, что ее некому было обнять и утешить, а что еще хуже и более показательно, она даже не подумала рассказать мне об этом инциденте, пока я сама не обратила внимание на огромный пластырь под дыркой в колготках.
К тому времени, как я добираюсь до больницы, я готова разрыдаться и, оказавшись внутри, поиски правильного направления практически доводят меня. В конце концов, я нахожу детскую амбулаторию, и мне говорят, что с Уиллой все в порядке, но она “отдыхает”, поэтому я смогу навестить ее, когда она проснется. Мне показывают небольшую комнату в длинном коридоре и сообщают, что палата Уиллы прямо за углом и в ближайшее время врач придет поговорить со мной. Как только медсестра исчезает, я снова туда направляюсь.
Заворачивая за угол, в дальнем конце еще одного длинного белого коридора, я узнаю знакомую фигуру перед ярко-разукрашенной дверью детской палаты. Он опирается на руки, опустив голову и вцепившись в край подоконника.