Ладони Рэйфа скользнули вверх, по животу и накрыли ее груди. Нагнув голову, он зарылся лицом в ее волосы, наслаждаясь ароматом женщины и исходящим от нее ответным желанием.
– Кэтлин…
– Ты голоден?
– Я умираю от голода, – он говорил не о еде, и они оба это знали.
– Яичница почти готова, – заметила она.
– Оставь ее.
Кэтлин кивнула, погасила огонь и, повернувшись к нему, онемела от изумления и покраснела, обнаружив, что он в сильном возбуждении стоит перед ней голый.
– Ты решил именно в таком виде появляться на завтрак каждый день? – спросила она, подавляя счастливый смех, готовый вырваться из ее груди.
Рэйф улыбнулся.
– А ты против?
– О, нет, – ответила Кэтлин, медленно покачав головой. – Это как раз то, что надо.
Он широко улыбался, пока нес ее на руках к кровати.
В этот день завтрак они пропустили. И обед тоже.
Рэйф сделал глоток горячего черного кофе и испустил протяжный удовлетворенный вздох.
Кэтлин стояла у кухонной стойки и готовила грандиозную закуску. Ее волосы были все еще в беспорядке, губы немного опухли от его поцелуев, а в глазах теплилось воспоминание о том, как они любили друг друга. Она никогда не выглядела более прекрасной.
Он улыбался, ощущая слабые всплески желания. Раньше он думал, что его желание станет слабее, если он хотя бы раз возьмет ее, но все оказалось наоборот. Одного раза не хватило. Второй раз еще больше возбудил его. В третий раз ощущения были острыми, и он снова и снова страстно хотел ее, хотел растворить себя в ней. Кэтлин поставила перед Рэйфом тарелки, доверху наполненные нарезанным ростбифом, картофельным салатом, молодым маисом и сливочными бисквитами с медом.
– Я надеюсь, ты проголодался, – сказала она, улыбаясь, и, поймав его взгляд, отрицательно покачала головой. – Пожалуйста, будь серьезнее! – воскликнула она. – Погоди. Не так скоро.
– Ты отказываешь мне?
– Нет, но почему бы нам сначала не поесть? Я ужасно проголодалась.
Рэйф взял вилку и подцепил кусок ростбифа.
– Тогда ешь побольше, – посоветовал он, озорно улыбаясь, – тебе еще понадобятся силы.
Поздно ночью Рэйф и Кэтлин сидели на диване перед камином. Ее голова покоилась на плече Рэйфа, а рука лежала на его бедре. Она чувствовала себя замужней женщиной, сидя рядом с ним в одном легком халатике. На Рэйфе были только брюки.
В камине весело горел огонь, отбрасывая длинные тени на стены. Ее желудок был полон, душа счастлива, губы немного покусаны во время последней любовной схватки. Стоило им один раз убрать все барьеры, как они, казалось, больше не могли насытиться друг другом.
Кэтлин смотрела вверх, чтобы видеть лицо своего мужа. Она любила профиль Рэйфа и любила его самого. Она все еще удивлялась своему чувству. Она так долго ждала любви, мечтала о крепком худощавом золотоволосом мужчине, который будет ухаживать за ней, дарить ей конфеты и цветы, говорить красивые слова пока она, наконец, не примет его предложение, которое он сделает, встав на одно колено.
«Но так лучше», – подумала Кэтлин с легким вздохом. Рэйф был высок, широкоплеч и загадочно красив; у него была шаловливая улыбка, которая заставляла ее забыть обо всем остальном.
Ей пришло на ум, что она очень мало знает о человеке, который стал недавно ее мужем. И теперь, познав его тело, она хотела узнать все о его прошлом, его надеждах на будущее и о его мечтах.
– Рэй, где ты родился?
– В Джорджии.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Когда у тебя день рождения?
– Десятого апреля.
Она запомнила эту дату на будущее.
– Ты сегодня переполнена вопросами, да? – спросил Рэйф. Он поглаживал ее бедро, его темная рука резко выделялась на ее белой коже, но Кэтлин не захотела отвлекаться.
– Кто твой отец?
Рэй пожал плечами.
– Он бродяга, и всегда им был. Вот почему ему нравится жить с лакота. Они никогда не остаются подолгу на одном месте, а у моего отца всегда была охота к перемене мест.
– Ты похож на него?
– Немного, только у него волосы каштановые.
– Ты думаешь, он мне понравится?
– Вероятно. Он нравится почти всем женщинам.
– А я ему понравлюсь?
– Безусловно.
Кэтлин молчала довольно долго, и Рэйф подумал, не исчерпала ли она, наконец, свои вопросы. Но она думала, какой вопрос задать на этот раз.
– Ты когда-нибудь воевал против сиуксов?
– Раз или два, – признался он, зная наперед, какой вопрос она задаст следующим.
– Ты когда-нибудь дрался против своего собственного народа?
– Что значит «своего народа»? – сардонически спросил Рэйф. – И белые, и индейцы мой народ, Кэтлин. Я настолько же индеец, насколько и белый. Но я никогда не воевал против армии или против белых поселенцев. Только против воронов, когда они нападали на наше селение.
– Ты был в боевой раскраске и носил перья? – Да.
– Мне кажется это таким… нецивилизованным. Она попыталась представить его в кожаных лоскутах и мокасинах, голова с косами, а на лице – ярко-красные полосы. И, к своему удивлению, легко представила его в таком обличий.
– Это нецивилизованно, – ответил Рэйф, – но никто никогда не считал индейцев цивилизованными…
И все же, подумал Рэйф, несмотря на весь свой примитивизм, они единственные, кто принял его таким, какой он есть, и для кого его смешанная кровь не имеет никакого значения. Он был хорошим воином, умелым охотником, и они восхищались им и уважали его за это. И когда он сказал им, что не будет воевать против белых, они приняли и это его решение. Ни одного воина никогда не принуждали воевать; каждый человек следовал зову своей собственной совести. Если он хотел воевать, воевал, если не хотел – оставался дома.
– Ты никогда не говорил мне, почему оставил индейцев, – спокойно заметила Кэтлин.
Рэйф стиснул зубы, и на секунду она пожалела, что задала этот вопрос, потому что он, казалось, нарушил их непринужденное молчание. Но потом Рэйф взял ее руку и пожал.
– Меня изгнали из племени за то, что я убил человека, – объяснил он. – Мы оба добивались благосклонности одной девушки и…
– Как ее звали?
Он не хотел углубляться в подробности.
– Летний Ветер.
– Она была красивой?
– Внешне да.
– Что ты имеешь в виду?
– Я думал, что был у нее единственным мужчиной, но Горбатый Медведь тоже считал себя единственным, – Рэйф покачал головой. – Горбатый Медведь был в ярости, когда узнал обо мне. Я бы ушел, но он не захотел этого. Он был рассержен и полез в драку.
– Ты любил ее?
– Мне казалось, что да.
– Ты когда-нибудь занимался с ней любовью?
– Нет.
– Я рада, – сказала Кэтлин. Она не могла бы вынести мысли, что он занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной.
– Еще есть вопросы? – поддразнивая ее, спросил Рэйф.
– Нет, не сейчас, – прошептала Кэтлин, – кроме, пожалуй, одного.
Рэйф поднял бровь:
– Какого же?
– Ты думаешь, что когда-нибудь захочешь вернуться к лакота?
– Я не могу вернуться.
– Потому что тебя изгнали?
– Да.
– Ты даже не можешь навестить отца?
– Изгнание как смерть, Кэтлин. Я никогда не смогу вернуться. В худшем случае я заплачу жизнью, в лучшем – меня жестоко изобьют. У индейцев не очень много законов, но те, которые существуют, строго исполняются.
Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.
– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?
Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.
– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.
Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.
– Не настолько устала, – поправилась она, мило покраснев.
Он гладил ее по спине, пока они спускались из зала в спальню. Он закрыл дверь и, очень медленно, стал раздевать ее.
– Черт возьми, – не сказал, а выдохнул он, когда расстегнул халат. – Ты прекраснее всех, кого я когда-либо видел.