Его губы, а потом язык коснулись второй розовой жемчужины, венчавшей ее грудь.
С легким вскриком она вцепилась ему в волосы. Ройс продолжал ласкать губами и языком ее грудь, спустив рубашку с плеч; ногти девушки впивались ему в кожу через грубую ткань туники. Тихие стоны, которые она издавала, были для него лучшей музыкой, зажигавшей огонь в крови, и средоточием этого телесного жара было то, что находилось в самом низу живота и чему было немыслимо тесно в одежде.
Кьяра извивалась в его объятиях; казалось, ей не хватает воздуха, стоны становились громче.
Свободной рукой он приподнял подол ее рубашки, скользнул пальцами по мягкому теплому треугольнику между ногами, ощутив горячую влажность.
Слава Господу! Она готова принять его! Желает этого. Вожделеет. Застонав от проснувшегося голода, он крепко прижал Кьяру к себе. Какое-то время он оставался недвижим, ощущая каждой частичкой своего тела только безмерную, бесконечную любовь и то, как необходима ему эта женщина.
Кьяра пошевелилась, готовая упасть перед ним, но он не позволил этого, не переставая ласкать ее.
Потом сам опустился перед ней на колени, чтобы в свете очага видеть то, к чему прикасается пальцами, а затем и губами, языком. Он проник в ее святая святых, прикоснулся к еще не расцветшему цветку любви, который стал тверже и больше от его прикосновений. Ее бедра слегка задвигались, стоны участились.
— Ройс…
Он продолжал свои медленные ласки — глазами, кончиками пальцев, языком.
Внезапно ее тело напряглось и — он почувствовал это прежде всего губами — изогнулось в сладостной судороге. Вспышка. Взрыв. И расслабление. Ноги у нее подкосились, и он бережно помог ей опуститься на колени.
Они стояли на теплой волчьей шкуре, и он шептал ей в ухо, чтобы она не пугалась и не удивлялась тому, что с ней сейчас произошло: так и должно быть, и оно повторится еще не раз. Но теперь уже по-иному, когда он войдет в нее.
Девушка смотрела на него безумными глазами, в которых сквозило одно лишь желание. Рубашка прилипла к ее влажному телу, и он помог снять ее.
Вздохнув, она обвилась вокруг Ройса, нашла его губы и замерла. Ее белоснежная кожа резко выделялась на фоне его темной туники.
Высвободив руку, он расстелил рубашку на шкуре, осторожно опустил на нее притихшую Кьяру, после чего стал неторопливо раздеваться, испытывая удовлетворение оттого, что она не спускает с него глаз, видит его тело и восставшее доказательство его желания.
Никогда еще не гордился Ройс так своей чувственностью, своей мужской силой, как сейчас. Ибо в этот миг он ощущал себя королем. Богом.
Отбросив одежду, он лег на шкуру рядом с Кьярой, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение от соприкосновения их обнаженных тел. Ее стон прозвучал как приветствие, и Ройс сразу же откликнулся. Груди Кьяры ласково касались его груди, напрягшиеся соски задевали редкие темные волосы.
Он целовал ее губы, щеки, ресницы, плечи, чувствуя такой восторг, словно совершал все это в первый раз в жизни.
Ему хотелось действовать неспешно в эту, возможно, последнюю их ночь. Хотелось быть особенно нежным и осторожным, но она неосознанно торопила его, и он, соприкасаясь с ее лоном, с ее вздымающимися бедрами, поневоле ускорял и свои движения.
— Ройс, — бормотала она как в бреду, — Ройс, ну пожалуйста. Сделай это, моя любовь. Скорее.
Ее неприкрытое желание подстегивало его, заставляя забыть о сдержанности, потому что он и сейчас страшился нарушить ее целомудрие, хотел и не хотел доводить близость до естественного конца, мысленно призывая и себя, и ее к благоразумию…
Но ведь она сама просит, нет, требует: хочет отдать ему все, разделить с ним еще не изведанную сторону наслаждения, радость обладания.
Хочет быть его женщиной. Его любовью. Только его.
Приподнявшись на локте, Ройс провел рукой по ее шелковистому лону, и она с благодарным стоном тотчас раскрылась ему. И, презрев благоразумие, он попытался проникнуть в нее.
Но, Боже, как осторожно должен он действовать! Как там узко и тесно. И как прекрасно.
Кьяра запрокинула голову и томно вздохнула, когда почувствовала, что его тело соединяется с ней. Что с того, если ей немного больно и боязно — зато теперь они единое целое.
Она прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать, — столь велико было ее блаженство. Она не могла и представить, что подобное возможно!
Ройс тоже был близок к вершине наслаждения, и ему стоило огромных усилий сдерживаться. Он был готов чуть ли не просить прощения за то, что так силен, так велик и потому невольно причиняет ей боль, заставляет испытывать беспокойство.
Но он не знал, что она, уже полностью захваченная новыми для нее ощущениями, не чувствует никакой боли. Зато он знал другое: что подошел уже к тому барьеру, к той преграде, за которой она станет женщиной, а он… он будет безраздельным ее господином. Властителем этого самого прелестного существа на свете.
Ройс почувствовал легкое сопротивление. О, сейчас она принесет ему в дар то, о чем мечтают столь многие! Он подался вперед, изогнулся — и ее пронзила мгновенная острая боль. И вот он вошел в нее, огромный и желанный, и волна безмерного счастья захлестнула ее.
— Открой глаза, Кьяра, — услышала она его шепот.
Девушка и не осознавала, что глаза у нее закрыты, потому что вся отдалась ему безоглядно.
Сделав так, как он просил, она увидела его обеспокоенное лицо и, расслабившись, постаралась улыбнуться. Она не сказала ничего, потому что словами нельзя было выразить и малой толики тех ощущений, что испытывала.
Кьяра благодарно всхлипнула и приникла к его губам; язык Ройса проник к ней в рот с той же любовью и нежностью, как до этого проник его мужской жезл в ее заветный вход.
Но он оставался там. И сейчас вновь задвигался, погружаясь глубже, смелее, по-настоящему заполняя ее всю.
Она ответила ему, не в силах устоять перед его страстью.
Ройс оторвался от ее губ и, закрыв глаза, проговорил сквозь зубы:
— Кьяра, нам надо быть осторожными. О-о…
Это было последним всплеском благоразумия, ибо его уже захлестнула волна страсти, накрыла и потащила их за собой.
И вот наступил взрыв, извержение. Долгая сладостная дрожь сотрясала их тела.
А когда он открыл глаза, то снова увидел ее счастливую улыбку. Кьяра словно благодарила его за нежность, за силу, за тяжесть тела, придавившего ее к мягкой волчьей шкуре.
И пусть самое главное произошло быстрее, чем ей хотелось, чем она ожидала, это нисколько не уменьшило ее ощущения глубокого и полного счастья.
Дыхание его постепенно выровнялось, он приподнял голову и взглянул на нее из-под спутанных волос с каким-то озорным любопытством.
— Ты, малышка, прекрасна и неуемна в своих желаниях…
— Что-нибудь не так?
— О нет! — Ройс стал осыпать поцелуями ее лицо. — Все изумительно! Ты самая… Я никогда в жизни… Но, — зашептал он ей в ухо, — я хотел, чтобы это длилось как можно дольше. И чтобы ты сделала это вместе со мной. Но ты так спешила, ..
— О, — ответила она, испытывая гордость оттого, что смогла, как ей показалось, заставить его потерять голову. — Приношу свои извинения, милорд.
— Мы исправим это, дорогая, Ройс снова осыпал ее поцелуями и, несмотря на тихий возглас протеста, вышел из нее. И как только он покинул ее, она сразу ощутила пустоту и тоску. Словно рассталась с частицей своей души.
Слегка приподняв Кьяру, Ройс вынул лежавшую под ней ночную рубашку, и оба увидели пятна крови — знаки утраченной невинности. Тщательно обтерев сначала ее тело, потом свое, он скомкал рубашку и бросил в огонь, где та вскоре вспыхнула и загорелась.
Целый сонм чувств испытывала сейчас Кьяра, но не было среди них одного — сожаления. Ибо все затмила любовь, а также гордость и удовлетворение от того, что разделила с ним все эти ощущения она, настоящая женщина. И это заслуга его, любимого и единственного.