А ведь и правда. Я на мгновение действительно забыла о тянущей, ноющей боли внизу живота. Какой же он всё-таки у меня проницательный и обходительный. Не выдержав порыва от возросшей нежности, я крепче стиснула его шею в объятиях и начала чмокать его в перепонку, отчего аттури немного растерялся, стараясь отодвинуть моську подальше.
— Да что с тобой? — рявкнул он ошеломлённо, награждая грозным взглядом. — С чего вдруг такое неожиданное и непривычное проявление нежности с твоей стороны? Совсем от стресса головой двинулась?
— Глупый ты, Смуглёныш! — буркаю на него немного обиженно. — Обожаю тебя очень. Такого несносного смуглого аттурианца.
Ох. Какое после этих слов услышала я довольное урчание из его горла. Кажется, никогда прежде не выдавал он стрекот такой тональности. А в глазах предательски отразились одновременно и радость, и… смущение? Да ну? Он умеет смущаться?! Сколько нового я уже успела узнать о нём за столь короткое время. И снова всю сладость момента испортила всё та же боль, после чего я снова съёжилась и уткнулась носом в мех украшения на его шее. И боль немного притупилась.
— Вот мог ты предполагать в тот момент, когда спасал меня от берсеркеров на Харпее, что спустя определённое время будешь вот так нести со схватками к лекарю?
На мой глубокомысленный вопрос Хулт’ах призадумался, продолжая идти и смотреть вперёд. Но спустя время он глубоко вздохнул и с коротким рявком клацнул жвалами, будто не желая говорить правду. Но я упорно смотрела на него, продолжая ожидать ответа. И Хулт’ах, явно заметив это и поняв, обречённо закатил глаза и недовольно заклекотал.
— Я даже сам не знаю, почему решил спасти тебя тогда, — всё же признаётся Страж, снова вздохнув. — Просто что-то подсказывало мне, что я обязан это сделать.
— Наверное, судьба? — улыбнулась я, радуясь, что смогла в кои-то веки разговорить этого извечного ворчуна. И он в ответ лишь неопределённо пожал плечами. А затем меня словно озарило. Пришла в голову светлая идея, что казалась мне до безумия важной и правильной в этот момент. — Я, кажется, знаю, как назову нашего сына.
— И как же? — с ходу интересуется Смуглёныш.
— Потом узнаешь, — отмахиваюсь и снова утыкаюсь носом в мех украшения, чувствуя новый приступ боли, но при этом не перестою улыбаться собственной идее насчёт имени.
Спустя миг мы отыскали Хирона и, можно сказать, «обрадовали» лекаря немаловажной новостью. Как он досадно взвыл. Мне даже обидно стало на какое-то мгновение. А ведь он уже вместе с остальными воинами увлечённо и с энтузиазмом планировал и расписывал в лучшем свете будущее празднование.
— Эврид! Вот ты любительница обламывать, — с укором выдал он, и я обиженно засопела, с жалостью посмотрев на Хулт’аха, который в тот же миг изменился в лице со спокойного на негодующий, начиная тихо и угрожающе рычать на товарища, прожигая взглядом. — Ладно-ладно! — тут же капитулировал лекарь, поверженно поднимая лапки кверху. — Уже пошутить нельзя.
— Как бы не привели тебя эти шутки к беде, Хирон, — пробасил утробным, будоражащим голосом Страж, заставив собрата заметно передёрнуться. Даже я ощутила холодные мурашки по спине от этого знакомого грозного тембра.
И снова боль пронзила низ. И снова я взвизгиваю. Вот после этого Хирон сразу и зашевелился. Быстро домчали до медотсека, где меня аккуратно уложили на кушетку. Ощущаю, как всколыхнувшееся волнение скрутило внутренности. А вот и страх предстоящих мучений подкрался, окутывая липкими щупальцами, заставляя сердце трепетать в груди, а пальцы дрожать от охватившей паники.
Видимо моё взволнованное состояние заметил и Хулт’ах, после чего он нежно сжал мою ладонь в своей, а другой рукой стал успокаивающе проводить по моим валарам, тихо и гортанно урча. Заглядываю вновь в эти алые омуты и сразу тону без остатка в той ласке и сочувствии, что отражались в них в этот момент. И паника тотчас отхлынула. Но тут же вернулась, когда Хирон разложил на передвижном металлическом столе все необходимые инструменты и медикаменты. Дрожь в руках вернулась вновь, и я крепче сжала ладонь Рла.
— Ну? Хочешь родить быстро? Или желаешь растянуть «удовольствие», дорогая? — вдруг поглумился серокожий плут, ехидно приподнимая верхние жвала. Клянусь Кетану, я хотела удавить его в этот миг.
— А мои страдания, значит, доставят огромное удовольствие тебе. Да? — чуть ли не рычу от негодования, хмурясь на лыбящегося лекаря.
— Нет, конечно, Эврид, — тотчас поменялся в лице Хирон, смягчившись и сверкнув нежностью в жёлто-серых мудрых глазах. — Я бы сделал так, чтобы ты вообще не чувствовала боли. Ты и так уже вдоволь натерпелась. Страдалица ты наша.
— Поверь, Хирон, — откидываюсь я головой на кушетку, смотря в потолок, — уж эти мучения принесут мне в итоге только радость. — Улыбаюсь следом, прикрывая веки и явственно представляя тот момент, когда на свет появится наш с Хулт’ахом сын.
— Так ты готова? — вырывает меня из мечтаний лекарь, демонстрируя жуткий шприц в когтистых лапах и озадачивая не менее жуткой ухмылочкой в виде довольного оскала. Но я собираю всю волю в кулак и уверенно киваю. — А вот посторонним тут делать нечего, — обращается он уже непосредственно к смуглому.
— А ты попробуй меня выгнать, — с вызовом заявляет Рла, награждая товарища решительным взором, при этом продолжая сжимать мою ладонь в своей. И на такое лекарю пришлось лишь пожать плечами. Мол, как хочешь, я тебя предупреждал. Не попрёт же он против воли самого Вожака. Моего Вожака.
От этой мысли сразу расплываюсь в довольной улыбке, глядя на своего обожаемого самца, и тот тоже обращает свой взгляд на меня, начиная поглаживать свободной рукой по валарам и урчать. Но тут же чувствую ужасную боль в предплечье. Взвизгнув и дёрнувшись, смотрю туда и замечаю, как Хирон ввёл иглу под кожу и стал медленно вводить медикамент. Как же это было действительно неприятно и больно! Я даже невольно стиснула зубы и заскребла ногтями по кушетке, глядя в потолок, но более не пискнув. А потом меня добила вернувшаяся боль внизу живота. Вот тогда-то я опять вскрикнула, зажмуриваясь.
— Надо подождать ещё немного, — успокаивающе пророкотал лекарь и тоже погладил меня по голове. — Я усовершенствовал этот препарат специально для тебя, Эврид. Чтобы быстрее твой организм подготовился к финалу.
— Вот, видят Боги, ты это сделал для того, чтобы поскорее закончить со мной и успеть налакаться.
— Может быть! — шутливо отзывается аттури, разводя непринуждённо лапищами.
— Вот же старый плут! — раздражённо хриплю на него, и слышу вдогонку его ехидный хохот.
И точно. Хирон оказался прав. Буквально через короткий промежуток времени я не находила себе место, дрожа всем телом от неописуемой, всепоглощающей боли. Это были поистине наиужаснейшие эмоции, которые мне довелось испытать за свою жизнь. Даже первые роды с Йейинде мне теперь кажутся просто ничтожными по сравнению с этими. Я выгибалась дугой, вскрикивала, но старалась не орать во всю глотку. А так хотелось ругаться на чём свет стоит, проклинать в сердцах всё это аттурианское племя и треклятого Смуглёныша.
— Давай, Эврид, тужься! — приказывает мне лекарь, бесстыже раздвинув мне ноги и расположившись там, ложа лапищу на живот.
— Да пошёл ты, извращенец старый! — гырчу на него злобно, приподнимаясь на локтях и одаривая самым испепеляющим взглядом, на что этот серый гад громогласно расхохотался. — Говорила же тебе, не надо лечить меня от бесплодия!
— А вот это ты сейчас лишнее ляпнула, самка, — укоризненно пригрозил лекарь мне пальцем. — Давай! — снова приказывает он, и я напрягаюсь всем телом, начиная кричать, а потом откидываюсь назад, тяжело дыша.
— Всё-таки ты стала слабой, Квей. Уже постараться не можешь, — вдруг язвит со стороны Хулт’ах. Вот же к’жит! Ещё и насмехается.
— Ещё ты тут повякай, Смуглёныш! — рычу я следом на него, и замечаю в его глазах игривые искорки. Ах вот оно что! Опять издевается. Нашёл время! Только бесит!
И снова указ от лекаря прилагать усилия и тужиться, и вновь я напрягаюсь, визжу, уже надрывая связки, сотрясаясь от боли, из-за которой из глаз покатились слёзы. От отчаянья и бессилия откидываюсь назад, слыша сразу ехидные и колкие высказывания Стража насчёт моей лени, беспечности и слабости. Что я совсем расслабилась. Да расслабишься тут! Сам бы хоть раз попробовал родить! Да он бы сдох от болевого шока на первой же секунде. Ох и нелегка доля самок. За что нам такие мучения? Боги поглумились над нами. Но успокаивало одно – надежда и великое желание увидеть рождённого малыша, услышать его первый крик. И эта вся боль становится уже ничем, когда сменяется эйфорией и восторгом.