Ему, кажется, больно, его лицо отражает боль и недоверие, которые я испытываю.
- Мая, я нехорошо себя чувствую - это было непростительно. Я больше не знаю, что говорю, - его голос дрожит, он такой же потрясенный, как и мой. Прижимая руки к лицу, он отворачивается от меня, расхаживая по комнате, задыхаясь, его глаза наполнены диким, почти маниакальным взглядом.
- Мне просто нужно знать - пожалуйста, пойми - я должен знать, иначе я сойду с ума! - он крепко сжимает глаза и прерывисто вдыхает.
- Ничего не было! - я кричу, и мой гнев внезапно сменяется страхом. - Ничего не было. Почему ты мне не веришь? - Я хватаю его за плечи. - Ничего не было, Лочи! Ничего не было, ничего, ничего, ничего! - Я практически ору, но мне все равно. Я не понимаю, что с ним происходит. Что происходит со мной.
- Но он поцеловал тебя, - его голос пустой, лишенный всяких эмоций.
Отстраняясь от меня, он садится на корточки. - Он целовал тебя, Мая, он тебя целовал. - Его глаза полуприкрыты, лицо бесстрастное, как будто он истощен так, что нет сил реагировать.
- Он не целовал меня! - я кричу, схватив его за руки и пытаясь встряской привести в чувства. - Ладно, он пытался, но я ему не позволила! Знаешь, почему? Ты хочешь знать, почему? Ты действительно хочешь знать, почему? - Все еще сжимая его обеими руками, я подаюсь вперед, задыхаясь, когда слезы, горячие и тяжелые, стекают по моим щекам. - Вот почему… - рыдая, я целую Лочена в щеку. - Вот почему… - С приглушенным стоном я целую Лочена в уголок его рта. - Вот почему!.. - Закрыв глаза, я целую его в губы.
Я падаю, но знаю, что со мной все в порядке, потому что я с ним, с Лочи. Мои руки на его пылающих щеках, в его влажных волосах, на его теплой шее. Сейчас он целует меня в ответ, со странными тихими звуками, предполагающими, что он тоже плачет, целует меня так сильно, что содрогается, крепко хватая меня за руки и прижимая к себе. Я пробую на вкус его губы, язык, острые края передних зубов, мягкое тепло его рта. Я оказываюсь верхом на его коленях, желая стать еще ближе, желая раствориться в нем, смешать свое тело с его телом. Мы на миг отрываемся, чтобы вдохнуть, и я ловлю взгляд на его лице. Его глаза наполняются слезами. Он издает прерывистый звук; мы целуемся дольше, мягче и нежнее, а затем снова жестче и сильнее, его руки хватаются за лямки моего платья, скручивая их, сжимая ткань в кулаках, как будто борясь с болью. И я знаю, что он чувствует - это так до боли хорошо. Мне кажется, что я умру от счастья. Мне кажется, что я умру от боли. Время остановилось; время летит. У Лочена губы грубые, гладкие, жесткие, но нежные. Его пальцы сильные: я чувствую их на волосах, шее, руках и спине. И я не хочу, чтобы он меня отпускал.
Над нами разрывается звук, подобно удару грома; наши тела одновременно отталкиваются, и мы вдруг больше не целуемся, хотя я цепляюсь за воротник его футболки, а его руки крепко и сильно обнимают меня. Слышен звук сливаемой воды в туалете, затем знакомый скрип лестницы Кита. Ни один из нас не в состоянии двинуться, хотя в наступившей тишине ясно, что Кит вернулся в постель. Моя голова лежит у Лочена на груди, я слышу громкие звуки его сердца: очень громкие, очень быстрые, очень сильные. Я также слышу его дыхание - острые зазубренные шипы пронзают застывший воздух.
Он первым нарушает молчание:
- Мая, что, черт возьми, мы делаем? - хотя его голос не громче шепота, слышно, что он готов опять расплакаться. - Я не понимаю, почему… черт, почему это происходит с нами?
Я закрываю глаза и прижимаюсь к нему, поглаживая кончиками пальцев его обнаженную руку.
- Все что я знаю сейчас - это то, что я люблю тебя, - в тихом отчаянии говорю я, слова льются сами собой. - Я люблю тебя намного больше, чем просто брата. Я… я люблю тебя… во всех смыслах.
- Я чувствую то же самое … - его голос потрясенный и болезненный. - Это… это чувство такое большое, что иногда я думаю, будто оно поглотит меня. Оно такое сильное, что я чувствую, будто оно может меня убить. Оно продолжает расти, и я не могу… я не знаю, что сделать, чтобы остановить его. Но… но мы не должны этого делать - вот так любить друг друга! - его голос срывается.
- Я знаю это, понимаешь? Я не тупая!
Внезапно я злюсь, потому что не хочу этого слышать. Я закрываю глаза, потому что просто не могу сейчас думать об этом. Я не могу позволить себе думать о том, что это значит. Я не буду думать о том, как это называется. Я отказываюсь позволить ярлыкам внешнего мира испортить мне самый счастливый день в моей жизни. День, когда я поцеловала мальчика, о котором всегда мечтала, но никогда не позволяла себе увидеть. День, когда я, наконец, перестала лгать себе самой, притворяться, что испытывала к нему одну любовь, когда в действительности это были все виды возможной любви. День, когда мы, наконец, оказались свободны от наших ограничений и дали волю чувствам, которые так долго отрицали просто потому, что мы оказались братом и сестрой.
- Мы… о, Боже… мы сделали ужасную вещь, - голос Лочена дрожит, хрипит и задыхается от ужаса. - Я… я сделал ужасную вещь с тобой!
Я вытираю щеки и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него.
- Мы не сделали ничего плохого! Как можно такую любовь называть ужасной, если мы никому не причиняем боли?
Он смотрит на меня, в слабом свете его глаза блестят.
- Я не знаю, - шепчет он. - Как что-то настолько неправильное может казаться таким хорошим?
13
Лочен
Я говорю Мае, что ей нужно поспать, но знаю, что сам не смогу - я слишком боюсь подняться наверх и сидеть на кровати, сходя с ума в этой крошечной комнате, наедине со своими ужасающими мыслями. Она говорит, что хочет остаться со мной: она боится, что если уйдет, то я исчезну. Ей не нужно объяснять - я чувствую то же самое: страх, что если мы расстанемся сейчас, то эта невероятная ночь просто исчезнет, испарится, как сон, и мы проснемся утром снова каждый в своем теле, снова в обычной жизни. Однако здесь, на диване, обнимая ее, свернувшуюся калачиком возле меня, положившую голову мне на грудь, я все еще напуган - напуган больше, чем когда-либо. То, что только что случилось, было невероятно, но как-то совершенно естественно, будто в глубине души я всегда знал, что этот момент настанет, хотя ни разу не позволял себе думать о нем, как-либо представлять его. Сейчас, когда это время наступило, я могу думать только о Мае, сидящей около меня, чувствуя ее теплое дыхание на своей руке.
Такое ощущение, словно огромная стена мешает мне перейти на другую сторону, выйти моему сознанию во внешний мир - мир, существующий помимо нас двоих. Срабатывает естественный защитный клапан, мешая мне даже обдумать результаты того, что только что произошло, удерживая меня в безопасности, по меньшей мере, на мгновение от того ужаса, что я совершил. Будто мой разум знает, что пока не может отправиться туда, что прямо сейчас я недостаточно силен, чтобы справиться с последствиями этих огромных чувств, этих важных действий. Но страх остается - страх, что при холодном свете дня мы будем вынуждены смириться с тем, что это была просто ужасная ошибка, страх, что у нас не будет выбора, кроме как похоронить эту ночь, будто ее никогда и не было. Постыдный секрет, хранимый нами всю оставшуюся жизнь, пока хрупкий от времени он не превратится в пыль - слабое, далекое воспоминание, как порошок крыльев мотылька на оконном стекле, призрак чего-то, что, возможно, никогда не происходило, а существовало исключительно в нашем воображении.
Я не могу вынести мысли, что это был лишь один миг, который, не успев даже начаться, уже уходит в прошлое. Я должен держаться за него изо всех сил. Я не могу позволить Мае ускользнуть, потому что впервые в жизни моя любовь к ней кажется цельной, и все, что привело нас к этому моменту, внезапно обретает значение, будто так и было задумано. Но когда я опускаю взгляд на ее сонное личико: покрытые веснушками скулы, белую кожу, темные завитки ее ресниц, я чувствую огромную боль, похожую на острую ностальгию - тоску по тому, чего у меня никогда не будет. Чувствуя мой взгляд, она поднимает глаза и улыбается, но это грустная улыбка, как будто она тоже знает, насколько ненадежна наша новая любовь, насколько она опасно угрожающа для внешнего мира. Боль внутри меня разгорается, и я могу лишь думать о том, каково это целовать ее, как краток был тот миг и как отчаянно я хочу еще раз пережить его.