4
Мая
- Когда ты уже представишь меня ему? - печально спрашивает меня Фрэнси. Сидя на нашем обычном месте у низкой кирпичной стены, она смотрит на одинокую фигуру, сидящей, сгорбившись, на ступеньках возле научного корпуса. - У него все еще никого нет?
- Я же уже миллион раз говорила тебе: он не любит людей, - отвечаю я кратко. Я смотрю на нее. Она излучает своего рода неиссякаемую энергию, жажду жизни, которые естественно присущи экстраверту. Практически невозможно представить, что она встречается с моим братом. - Откуда ты знаешь, что вообще нравишься ему?
- Потому что он чертовски хорош! - с чувством восклицает Фрэнси.
Я качаю головой:
-Но вы оба не имеете ничего общего.
- Что ты хочешь этим сказать?
Внезапно у нее появляется обиженный вид.
- Что у него ни с кем нет ничего общего, - быстро заверяю ее я. - Он просто другой. Он… он действительно не разговаривает с людьми.
Фрэнси откидывает назад волосы.
- Ага, я слышала об этом. Неразговорчивый до ужаса. Это депрессия?
- Нет, - я тереблю прядь волос. - В прошлом году школа заставила его встретиться с консультантом, но это оказалось лишь пустой тратой времени. Дома он разговаривает. Такое происходит лишь с людьми, которых он не знает, людьми вне семьи.
- И что? Просто он стеснительный.
Я с сомнением вздыхаю.
- Это мягко сказано.
- Чего он стесняется? - спрашивает Фрэнси. - То есть, он давно смотрелся в зеркало?
- Он ведет себя так не только с девочками, - пытаюсь объяснить я. - А со всеми. Он даже не отвечает на вопросы на уроке - это своего рода фобия.
Фрэнси недоверчиво присвистывает.
- Боже, и он всегда был таким?
- Не знаю, - на мгновение я перестаю теребить волосы и думаю. - Когда мы были маленькими, то были как близнецы. Мы родились с разницей в тринадцать месяцев, но все равно все думали, что мы - близнецы. Мы все делали вместе. То есть, абсолютно все. Однажды у него началась ангина, и он не мог пойти в школу. Папа заставил меня пойти, но я плакала весь день. У нас был свой тайный язык. Иногда, когда мама с папой ссорились, мы притворялись, что не можем говорить по-английски, и целый день ни с кем не разговаривали, кроме друг друга. У нас начались проблемы в школе. Говорили, что мы не хотим ни с кем сходиться, что у нас нет друзей. Но они ошибались. Мы были друг у друга. Он был моим самым лучшим другом во всем мире. И все еще им остается.
Я возвращаюсь в совершенно тихий дом. В коридоре нет сумок и пиджаков. В надежде я думаю, что она отвела их в парк. Потом я чуть не смеюсь вслух. Когда в последний раз это было? Я иду на кухню: кружки с холодным кофе, переполненные пепельницы и хлопья, затвердевшие на дне тарелок. Молоко, хлеб и масло оставлены на столе, зачерствевший не съеденный тост Кита осуждающе смотрит на меня. Забытый портфель Тиффина на полу. Оставленный Уиллой бант… Звук из гостиной заставляет меня развернуться. Я иду обратно в коридор, замечая, как в пятнах солнечного света выделяются поверхности, покрытые пылью.
На диване я обнаруживаю маму, которая с влажной тряпкой на лбу уныло глядит на меня из-под пухового одеяла Уиллы.
Я смотрю на нее, раскрыв рот.
- Что случилось?
- Я думаю у меня кишечный грипп, милая. У меня болит голова и меня весь день рвало.
- Дети… - начинаю я.
Ее лицо тускнеет, а затем вновь вспыхивает как зажженная в темноте спичка.
- Они в школе, сладенькая моя, не волнуйся. Я отвезла их этим утром, тогда со мной все было в порядке. Только после обеда, я начала…
- Мама… - я чувствую, что мой голос повышается. - Уже 16.30!
- Я знаю, милая. Я встану через минуту.
- Ты должна была забрать их! - Я уже кричала. - Они заканчивают учиться в половину четвертого, помнишь?
Моя мама смотрит на меня, ужасным бездонным взглядом:
- Но разве не ты или Лочен должны сегодня?..
- Сегодня вторник! У тебя выходной день! Ты всегда привозишь их в этот день!
Мама закрывает глаза и издает тихий стон таким образом, чтобы вызвать жалость. Мне хочется ударить ее. Но вместо этого я устремляюсь к телефону. Она выключила звонок, но на автоответчике осуждающе мигает маленький красный огонек. Четыре сообщения из школы Святого Луки, последнее короткое и злое, говорящее, что уже не первый раз миссис Уители сильно опаздывает. Я тот час же набираю ответный звонок, в груди глухим стуком отдается ярость. Тиффин и Уилла будут испуганы. Они подумают, что их бросили, что мама ушла, так как та, когда выпьет, грозится это сделать.
Я дозваниваюсь до секретарши и выпаливаю извинения. Она быстро обрывает меня:
- Дорогая, разве это не твоя мама должна звонить?
- Нашей маме нездоровится, - говорю я быстро. - Но я прямо сейчас выхожу и буду в школе через десять минут. Пожалуйста, скажите Уилле и Тиффину, что я уже еду. Пожалуйста, только скажите им, что с мамой все хорошо и что Мая уже едет.
- Что же, боюсь, что здесь их уже нет, - голос секретарши немного притих. - Полчаса назад их забрала няня.
У меня подгибаются колени. Я опускаюсь на подлокотник дивана. Мое тело становится вялым, я чуть не роняю телефон.
- У нас нет няни.
- Ох!
- Кто это был? Как она выглядела? У нее должно быть имя!
- Мисс Пирс должна знать, кто это был. Вы же знаете, учителя не отпускают детей из школы с кем попало, - опять чопорный голос, связанный с самозащитой.
- Мне нужно поговорить с мисс Пирс, - мой голос дрожит от едва управляемого спокойствия.
- Я боюсь, мисс Пирс ушла, когда детей, наконец, забрали. Я могу попытаться позвонить ей на мобильный…
Я с трудом могу дышать.
- Пожалуйста, попросите ее приехать обратно в школу. Я буду ждать ее там.
Я кладу трубку и буквально дрожу. Мама убирает фланель со своего лица и говорит:
- Дорогая, у тебя расстроенный голос. Все в порядке?
Я пробегаю через коридор, натягиваю обувь, хватаю ключи, мобильный телефон и, нажав на клавишу быстрого набора, выхожу из дома. Он отвечает на третьем гудке.
- Что случилось?
Я слышу смех и хохот на заднем плане, которые исчезают, когда он выходит с подготовительных занятий после школы. Мы оба держим наши телефоны включенными всегда. Он знает, что я звоню во время школьных занятий только в чрезвычайных ситуациях.
Я быстро рассказываю события последних пяти минут.
- Я сейчас еду к ним в школу, - грузовик громко сигналит мне, когда я перебегаю главную дорогу.
- Я встречу тебя там, - говорит он.
Когда я приезжаю в школу Святого Луки, то замечаю, что ворота закрыты. Я начинаю толкать и пинать их до тех пор, пока сторож не сжалился надо мной и не подошел, чтобы отпереть их.
- Полегче, - говорит он. - Что за паника?
Не обращая на него внимания, я бегу к школьным дверям и влетаю в них. Я носилась и металась по коридору с флуоресцентными лампами, который без детского хаоса кажется жутким и нереальным. Я замечаю Лочена в дальнем конце, говорящего со школьным секретарем. Он, должно быть, тоже бежал всю дорогу. Слава Богу, слава Богу. Лочен должен знать, что делать.
Он не заметил моего приезда, поэтому я иду медленнее, расправляя одежду, и делаю пару глубоких вдохов, чтобы попытаться успокоиться. Я знала по своему опыту, пройдя через различные отношения с представителями власти, что если ты начнешь расстраиваться или злиться, они посмотрят на тебя как на ребенка и предпочтут говорить с твоими родителями. Лочен упорно трудился над умением проявлять спокойствие и ясность в таких обстоятельствах, но я прекрасно понимаю, что для него это ужасно сложно. Когда я подхожу, то замечаю, как неудержимо дрожат его руки по бокам.
- Мисс П-Пирс была последней, кто видел детей, когда их уводили? - спрашивает он. Могу сказать, что он с трудом заставляет себя встретиться взглядом с секретаршей.
- Верно, - говорит ужасная платиновая блондинка, которую я всегда презирала. - И мисс Пирс никогда бы не…