— фу-у-х… — выдохнул с облегчением жрец и погладил рукой рубиновый пояс, звенья которого были выкованы в форме галльских крестов. Потом Исидор закрыл шкатулку и понес показывать ее содержимое Марку, чтобы тот оценил реальную стоимость этих драгоценностей.
Жрец-эконом внимательно посмотрел на драгоценности. Затем вынул из шкатулки застежку для плаща, в центре которой красовался огромный рубин, долго его разглядывал, потом поковырял ногтем саму застежку и покачал головой.
— Ну что? — спросил Исидор, несколько взволнованный кислым видом Марка. — Она сказала, что это стоит пятьдесят тысяч сестерциев.
— Это приходила та самая римлянка? Дочь сенатора, что прибыла вчера ночью в Гестион?
— Да, она самая. По-моему, это прекрасные украшения! Взгляни, какие ровные и крупные камни, темно-красный цвет, чистота…. Я думаю, что все вместе уж точно не меньше сорока пяти тысяч римских сестерциев.
— Не больше пятисот сестерциев, причем только за работу, — мрачно ответил жрец-эконом.
— Что? — Исидор непонимающе уставился на Марка. — Но…. Я не понимаю…
Жрец-эконом молча взял какую-то пустую плошку и налил в нее крепкой уксусной кислоты, поставил ее перед собой. Затем он огляделся вокруг.
— Что ты ищешь? — встревоженно спросил Исидор.
— Большую печать, — меланхолично ответил жрец-эконом.
Вот она, — Исидор увидел большую деревянную печать, которую накладывали на счетные свитки, на большом столе, который был сплошь завален какими-то расчетами. Марк молча взял эту печать, поднял вверх и со всей силы грохнул ей по застежке. Когда он снова поднял печать, то Исидор, к своему ужасу, увидел, что огромный рубин рассыпался на мельчайшие осколки. Не дав верховному жрецу прийти в себя, Марк взял саму застежку двумя пальцами и бросил в плошку с уксусной кислотой. Та зашипела и изумленный Исидор увидел как золотой покров быстро распадается на мельчайшие частички и застежка становится легкоузнаваемого темного, красно-коричневого цвета.
— Что… Как… — Исидор не мог поверить своим глазам.
— Персидское стекло и золотая краска, ее делают из свинца, — ответил Марк.
— Но как… Откуда? — верховный жрец в изумлении смотрел на эконома.
Тот сложил руки на животе и спокойно ответил.
— Когда-то я сам делал такие вещи. Неопытный глаз не в состоянии отличить их от настоящих. В стекло при варке добавляют медную ржавчину, чтобы получить такой кровавый цвет, затем заливают в формы, когда оно застывает — шлифуют, так получаются ровные, красивые, одинаковые камни. Точно так же делают изумруды, сапфиры, топазы и даже аметисты, добавляя различные красящие вещества. Лично я, когда вижу в одном украшении два одинаковых камня — настораживаюсь, потому что такого не может быть.
— А золото? — Исидор не мог поверить своим ушам.
— Изготовить золото может даже ребенок! — Марк пожал плечами и выпятил вперед нижнюю губу. — Нужно сделать бронзовую болванку, расплавить свинец, добавить туда большое количество золотой краски, рецепт которой хорошо знаком любому ремесленнику, расписывающему стены храмов и жилищ, а затем окунуть в эту кипящую смесь бронзовую болванку. После сушки все шлифуется при помощи воды и толченого рога — и чудное золото готово. Если не бросать такую драгоценность в уксус — пройдет несколько лет, пока верхний слой начнет разрушаться.
— О, боги! Пусть Гестия обрушит на эту римлянку весь свой гнев! — Исидор сжал кулаки.
— Я думаю, — Марк поднял вверх палец, — что для нее известие о том, что драгоценности фальшивые, будет такой же новостью, как и для тебя.
— Ты полагаешь? — Исидор нахмурился. — Но как нам поступить?
— Когда она приедет сегодня, мы покажем ей то же самое, что видел ты, о верховный жрец, посочувствуем, и предложим, как бы в качестве исключения, преподнести Гестии другие дары. Не нужно зря плодить обиду, — Марк спокойно закрыл шкатулку.
Юлия вернулась на постоялый двор чуть раньше полудня. Ей предложили обед, который состоял из дикой утки, начиненной фруктами, и красного вина. Девушка с аппетитом поела.
— Люблю женщин, которые хорошо едят, — сказал хозяин постоялого двора. — Это означает, что их душа здорова.
Юлия вопросительно взглянула на Леонидиса, так звали хозяина, который один был и за сторожа, и за повара, и за слугу, и за конюха.
— Если женщина плохо ест — это означает, что пища ей неприятна. А почему может быть неприятна хорошо приготовленная пища? Потому что плохо воспринимается организмом, причем в течение длительного времени. Это же, как заметил еще Гиппократ, свидетельствует о желчности, вздорности и завистливости.
Хозяин, мне то же самое, только в три раза больше! — в таверну вошел Юргент. Увидев Юлию, галл явно смутился и сел за стол, который был за ее спиной. Юлия обернулась к нему, но гладиатор не хотел встречаться с ней взглядом.
— Как твой визит в храм? — наконец, спросил галл.
— Сегодня ночью я узнаю волю богов, — сказала Юлия.
— Ну что ж, посмотрим, что скажут тебе боги, — Юргент налил себе вина из кувшина, который принес ему Леонидис, вместе с сосудом для питья цилиндрической формы с ручкой.
— О! — Юргент отметил достоинства такой посуды, — очень удобно! Кто в вашем селении Делает такие сосуды?
— Наш гончар. У него много оригинальных мыслей. Он также придумал ковать посуду из различных металлов, но пока не нашел ни одного, который бы не давал привкуса и не ржавел.
— Посуда из металла! Ха! — Юргент хлопнул ладонью по столу. — Ему придется ковать горшки из золота, если он хочет, чтобы они не ржавели и не давали привкуса!
Юлия молча наблюдала за этим разговором. Ей казалось, что она понимает, какое напряжение испытывает в эти дни Юргент, но на самом деле, она не представляла себе даже десятой доли.
В дверь вошел Семидис и низко поклонился Юлии.
— Ты нашел ее? — спросила та сразу, не отвечая на его приветствие.
— Да, госпожа, я ее нашел, — Семидис снова поклонился. — Но ты уверена, что хочешь встречи? Римела безумна, а увидев тебя…
— Она не увидит меня, я скрою свое лицо.
— Все равно…
— О чем речь? — Юргент напрягся.
— Я должна уехать ненадолго с Семидисом, ты останешься здесь, и все остальные тоже. Я должна поехать одна.
— Ты хочешь узнать про ту женщину, — Юргент усмехнулся. — Что ж, боюсь, ему будет с тобой тяжело, если ты еще до свадьбы начинаешь ревновать даже к бывшим любовницам.
Юлия смерила своего телохранителя презрительным взглядом, встала и подошла к тазику для умывания. Леонидис тут же начал поливать ее руки теплой водой, а затем дал мягкое полотенце для того, чтобы девушка могла вытереться.
Юлия надела на себя покрывало, особенность которого была в наличии капюшона из полупрозрачной ткани. Так Римела не сможет разглядеть черты лица Юлии, а дочь Квинта увидит знак, который та женщина оставила на лице красивой дочки рыбака, что любила Септимуса Секста когда-то.
Грек поехал впереди повозки Юлии на небольшой лошадке местной породы, которая казалась ненастоящей по сравнению с запряженными высокими и сильными лошадьми, которых завезли в Грецию из галльских земель. Дорогой Юлия и проводник не разговаривали. Дорога вела через все селение к подножию горы. Недалеко от ручья, Семидис остановил лошадь и слез.
— Дальше нужно идти пешком, она живет в хижине у воды. Мы подойдем ближе и я позову Римелу, чтобы вы могли хорошо рассмотреть знак.
Юлия кивнула и надела капюшон. Они прошли несколько десятков метров по траве, пробрались по тропинке через кустарник, и перед их взглядами предстал странный маленький домик, сделанный из… вязанок хвороста. Семидис сделал Юлии знак, чтобы она оставалась на месте, , а сам перешел по камням через ручей и остановившись у входа в хижину, позвал.
— Римела! Выйти ко мне, я принес тебе орехов в меду!
Через некоторое время из темноты появилось странное существо. Женщина с редкими, абсолютно седыми волосами, худая настолько, что сквозь жуткое рубище было видно как выпирают кости ее грудной клетки.
— На вот, — Семидис дал Римеле небольшую глиняную миску, в которой были сладкие орехи. Женщина, медленно и не глядя, взяла несколько и положила в рот. Через секунду на ее лице появилось выражение неизъяснимого удовольствия. — Римела, — Семидис осторожно взял женщину за руку, — вот та женщина хочет на тебя взглянуть, — грек говорил тихо и очень вкрадчиво. — Можешь ты к ней подойти? Она даст тебе несколько монет.