Хочется ещё раз стукнуться об эту проклятую стену, но понимаю вдруг, что это слишком. Ничего не поменяется. Уилл пойдёт к этой девице, а я останусь здесь с разбитым лбом. И сердцем.
Боже мой, ведь это не может быть явью, верно? Мой брат всегда был лишь моим. Быть может, у него и были девушки, но я всегда оставалась в неведении этой стороны его жизни. И всё потому, что я стояла выше всех этих одноразовых подружек. Я была главной девушкой в его жизни. И, чёрт возьми, как бы самодовольно это ни звучало, я хочу быть ею всегда. Я великая собственница, если дело касается него. Перегрызу собственными зубами глотку той, что посмеет на него покуситься. Испорчу жизнь своими выходками и не успокоюсь, пока он не станет полностью моим. Как и прежде. И абсолютно всё равно, что это неправильно.
Этот его взгляд… Им он так и говорил о моей неправоте. Жалил меня своими словами и наслаждался появившейся взвинченностью. Садист. В его глазах я видела так много: и надменность, и обиду, и извинение, и то, что, признай я свою ошибку, он бы тут же послал эту Розмари к чертям. Да, я знаю, что это глупо, ведь человек не может забраться в мысли к другому. Но я могла. Я словно считывала это всё с его потемневших от волнения голубых глаз.
Прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза. Слышу, как из открытого окна доносятся с улицы детский смех, пение пташек и еле уловимый шелест листвы, которую легонько трепал тёплый летний ветер. Он обещал провести со мной все летние каникулы. Купаться в речке и сбегать по ночам из дома в поисках красивых снимков. Обещал, что не покинет меня ни на день, желая наверстать упущенное за год. И ещё сутки тому назад я представляла, как буду любоваться его светлыми густыми прядями, в которых оседают солнечные лучи, делая их золотистыми. Предвкушала жаркое лето и полную отрешённость от мира рядом с братом. И что же теперь?
Хотя всё верно. Уилл решил проучить меня. Неведомая разрушающая злость снова просыпается во мне. Чувствую ноющую и пульсирующую боль в области груди. Только вот я не могу страдать в одиночку. Я так люблю его! Но просто не позволю себе упасть без него. Потяну за собой. Мы будем в одной упряжке. В конце концов, всегда были.
Дрожащими пальцами тянусь за телефоном и стараюсь вспомнить номер, что так мозолил мне накануне глаза. Нервно сглатываю, подавляя сухость во рту. Что ж. Я вступаю в твою игру, Уилл.
Слышу длинные гудки, а затем знакомый и удивлённый тон.
– Да, это я. Не помешала?
***
Половина шестого. Дом окутывают манящие запахи с кухни, суета и предвкушение предстоящей встречи с подружкой Уилла. Боже мой, сколько же беготни вокруг этой пустоголовой. Папа роется в шкафу в поисках приличного галстука, мама порхает над своей индейкой, а я… я тщательно прокрашиваю ресницы на правом глазе. Придирчиво разглядываю своё отражение в зеркале: насыщенно зелёное платье, облегающее фигуру, пышные кудри, перекинутые на одну сторону, и неброский макияж, подчёркивающий мои большие глаза. Мне всегда казалось, что глаза у меня слишком большие для моего миниатюрного лица. Но твердящие в один голос родители, все знакомые нашей семьи и брат умилялись от младшей Аддерли с такими кукольными глазами и миловидной внешностью. Впрочем, я довольствовалась всегда мнением лишь последнего. Оно было для меня самым важным с того самого момента, как я начала говорить.
Провожу ладонью по волосам и задумчиво вглядываюсь прямо в свои глаза в отражении. И почему я такая? Вся семья Аддерли – белокурые с дымчатыми или голубыми глазами. А я? Словно тёмное пятнышко на белоснежной скатерти. Совсем не вписываюсь.
Протяжный крик, состоящий из моего имени, заставляет меня вздрогнуть. Тяжело вздохнув, я покидаю свою комнату и спускаюсь вниз.
Франческа порхает по кухне, напоминая мне юлу. Одевшись в своё красивое бордовое платье, выглядывающее из-под фартука, среди десятка тарелок и заготовок для ужина она серьёзно хмурит лоб и вспоминает рецепт. Светлые кудри матери подняты наверх, а глаза даже отсюда светятся неподдельной радостью за сына.
Беру маленький венчик и приближаюсь к столу, где начинается процесс приготовления теста. Мать замечает меня не сразу, а только тогда, когда я начинаю взбивать яйца. Её лицо озаряет привычное добродушие, какое обычно проявлялось по отношению к любому из её детей.
– Ох, мама, если бы я не любила шарлотку, то ни за что бы помогать не стала, – страдальчески вздыхаю я, продолжая взбивать.
– Миа, с таким настроем лучше ничего не делать, а то ненароком отравишь гостей.