Спустя пол минуты я отрываю глаза и, схватив за подбородок, тянусь к своей девочке за поцелуем.
— Так хорошо мне не было уже давно, — шепчу я в губы, оставив на них смачный след.
— Прям уж так давно?
— Только с тобой.
— Мне надо в ванну — говорит Луиза, когда я облизываю её губы и тяну на себя.
— Не спеши. Нам с тобой нужно кое-что доделать.
— Что?
Я хитро улыбаюсь и перекидываю её на диван рядом с собой. Луиза вскрикивает и улыбается.
— Ты осталась не обработанная, моя малышка. Уверен, ты ещё мокрая и только и ждешь, что бы тебя приласкали.
Луиза облизывает палец в предвкушении. Я запрокидываю её ножки себе на плечи и зарываюсь головой между ними.
В моей мастерской, в тишине, раздается глубокий сладостный стон. Луиза получает по заслугам.
Глава 31
Луиза.
Открываю комод в поисках какой-нибудь одежды из вещей Адама. Мое платье, которое я надевала еще вчера днём на встречу с Киран, до сих пор лежит в корзине с бельем черным комком, стянутым и выброшенным Адамом.
После происшествий в мастерской, когда картина была готова на половину и Адам добавил в работу небольшой перерыв, мы оказались на полу.
Выбралась я оттуда довольно поздно и первым делом смыла с тела всю пыль и следы графита, что успела собрать с пола. Дабы не щеголять по дому в чем мать родила, я решила одолжить у Адама что-нибудь из одежды.
Роюсь в стопке футболок, надеясь на то, что хотя бы одна из них окажется не столь велика и натыкаюсь на атласную ткань серебристого цвета. Раскрываю перед собой струящуюся тряпку и удивлено затаиваю дыхание. Тряпкой оказывается мое платье. То самое, в котором я была прошлым летом, когда меня поймал Саймон. То самое, которое он разорвал на мне.
В горле застревает тяжелый шершавый ком, причиняющий боль. Он перекрывает доступ к кислороду, в то время как сердце начинает в двое сильнее биться в груди, принуждая дыхание участиться.
Те чувства, что вроде бы утихли, осели как пыль, снова пробудились. Они вернулись и заявляют о себе, словно колокола в часовне. Громко и звонко.
Но я не хочу снова тонуть в омуте. Это невыносимо больно и тяжело и я должна их забыть. Или хотя бы попытаться принять, что бы снова не оказаться на дне.
Пока я с опаской смотрю на струящуюся ткань, на пороге гардеробной появляется высокий силуэт. Адам стоит в дверном проеме, скрестив руки на обнаженной груди, и опирается плечом о деревянную раму. Он с недовольством смотрит на мои руки, которые никак не могут выпустить тряпку, что я когда-то называла своим любимым платьем. Секунда, другая и он поднимает глаза с моих рук на меня и поджимает губы.
— Ты не должна была это увидеть… — говорит он тихо.
— Возможно, но увидела и немного обескуражена.
Адам медленно подходит ко мне. Я слышу его глубокое дыхание, за которым он скрывает подавленность. Он забирает тряпку из моих рук и начинает мять в своих руках как мяч для регби.
— Зачем ты её хранишь? — нетерпеливо говорю я, следя за его движениями.
Адам не сразу отвечает. Он молча разглядывает серебристый комок и его брови медленно сдвигаются к переносице.
— Мне оно нравилось… на тебе. Ты ведь была в нем на той фотографии и я… рисовал тебя много раз, как ты могла заметить по огромной куче использованных холстов. — С его губ слетает отчаянная усмешка. — Оно напоминало мне о днях, когда все было так хорошо.
— Все прошло. Теперь это просто кусок разорванной тряпки, — сглатываю я ком, который проходится по горлу словно кинжал.
— Да, но это не отменяет того, что я сказал. Мне так легче. Я держу у себя потому что оно давало мне стимул…
— Стимул? К чему?
Наигравшись, он наконец возвращает платье туда, откуда я его достала, и закрывает комод.
— К тому, что я должен был сделать, — разворачивается он ко мне и уверенно вытягивает брови. — Каждый раз, смотря на твоё платье я все сильнее желал найти его. Эта тряпка давала мотивацию. Цель, которую надо было преодолеть.
Я прекрасно понимала, что рано или поздно мы бы вернулись к этой теме. Раскрыли бы ее и, возможно, даже поссорились. Но я не думала, что все будет вот так. Что мы раскроем тему потому, что я нечаянно нашла свое рванное платье у него в комоде.
По правде говоря я ни разу о нем не вспомнила. А надо было, наверное.
Так странно. То, что я пытаюсь забыть, представить ужасным сном, даёт стимул Адаму. Он жаждет мести. Она движет им, но я не хочу что бы она съедала его изнутри. Это того не стоит.
— Забудь, она не даст тебе никакого утешения…
— …даст, ещё какое.
— Послушай меня, Адам, все в прошлом. Я не хочу, что бы ты жил с ненавистью в душе. Тебе надо отпустить…
— Он тронул тебя! — перебивает Адам, злобно смотря на меня и внутри все передергивает. — Он пытался тебя изнасиловать! Как я, черт возьми, могу забыть?! На что мне закрыть глаза? На то, что он предал меня? На то, что он чуть не обесчестил мою девушку? Что я должен забыть?
Мое дыхание учащается, а сердце готово остановится, лишь бы не чувствовать столько эмоций сразу. Каждое слово Адама причиняет неприятное жжение. Я растерянно смотрю в мрачные, полные злости и отчаяния, глаза. Они не пугают меня. Нет. Они никогда не сделают мне больно. Больше не сделают. Адам обещал и я верю.
Просто я за них переживаю.
— Я костьми лягу, но достану его, — говорит он уже себе под нос, словно мантру.
— Знаю… — еле проговариваю в ответ. — Просто… я боюсь за тебя, Адам. Не хочу, что бы с тобой что-то случилось. А ведь может, если ты вовремя не остановишься.
Его губы растягиваются в улыбке. Лицо приобретает довольный вид. А мне, всего лишь на всего, приятно видеть как он улыбается.
— Беспокоишься обо мне?
— Конечно. О ком еще я могу переживать? Главное, что бы ты был цел.
— Я буду…
Приближаюсь к нему и касаюсь плоского голого торса руками, провожу дорожку вверх, заставляя тело под моими пальцами задергаться.
— Обещай.
— Обещаю…
Касаюсь кожи на ребрах и татуировки в виде ласточки, слева под сердцем. Она новая. Я заметила ее совсем недавно. И, признаюсь, она меня завлекла.
— Это была моя татуировка, — надуваю я губы, разглядывая изящную птицу с распахнутыми крыльями. — Я должна была ее сделать.
Слышу короткую усмешку.
Я заметила ее только на прошлой неделе, когда Адам щеголял полуголый по кухне. Каждый раз мы были чем-то заняты и каждый раз мои руки никак до нее не доходили. Теперь, когда у меня появилась возможность, я, наконец, не спеша провожу по ней пальцами, полностью игнорируя реакцию Адама.
— Когда ты ее сделал?
— После того, как ты ушла…
Адам следит за тем, как я снова и снова глажу место набитого рисунка.
— Ты сбежала, не отвечала на звонки. Я сходил с ума.
— Не думаю, что мне надо за это извиняться.
— Знаю… и я не ждал извинений, — посмеивается Адам. — Она напоминала о тебе. Дарила ощущение близости с тобой.
Похоже каждая вещь напоминала ему обо мне. Любопытно, что еще я найду в его вещах, если пороюсь? Мои трусики, которые он разорвал в перед книжными полками? Однозначно где-то тут.
— Ты украл мою идею, — тыкаю я кулаком в грудь и Адам дергается.
А еще мое сердце и разум.
— Можешь набить мое лицо у себя между грудей, если это утешит.
Я начинаю смеяться. Представляю эту картину. Стелле точно понравится.
— Будет хорошим подарком на твой день рождения. Уверена ты оценишь.
Адам начинает морщиться. Знаю, что он не особо желает его праздновать, но кто у него спрашивает? Он ведь не спросил меня, когда дарил подвеску на мое день рождения.
Я наклоняюсь, касаюсь его кожи губами и целую татуировку. Еще и еще. Адам гладит меня по голове и глубже дышит.
— А ведь из-за меня ты в это вляпалась… Из-за меня ты превратилась в мишень…
— Да, — поднимаю на него глаза, заставляя смотреть на меня. — Это так, но я не хочу снова и снова углубляться в произошедшее. Ты сам мне как-то сказал, что прошлое остаётся в прошлом. Пора это забыть.