Когда они вошли в комнату, Юити сказал:
— Отсюда видна река Сумидагава. Вон то здание — склад пивной компании.
Кёко не стала смотреть на речной пейзаж. Она хотела, чтобы все закончилось как можно скорее.
…Кёко Ходака проснулась в кромешной тьме.
Ничего не было видно. Дождевые ставни на окнах были закрыты, внутрь не проникал ни один лучик. Ее обнаженная грудь замерзла, поэтому она решила, что холод усилился. На ощупь поправила крепко накрахмаленный воротничок гостиничной пижамы — юката. Она просунула руку под нее. Под пижамой ничего не было. Она не помнила, когда разделась до последней нитки. Не помнила, когда облачилась в такую жесткую пижаму. Вот дела! Это была комната с видом на реку. Несомненно, она вошла сюда первой, сняла платье. Юити находился в это время за перегородкой. Вскоре все огни в соседней комнате были погашены. Юити вышел из темной комнаты и вошел в еще более темную. Кёко крепко зажмурила глаза. Все началось сказочно, и все закончилось забвением. Все закончилось неоспоримым совершенством.
И все то, что произошло после того, как в комнате погасили свет, вошло вместе с образом Юити в мысли Кёко, лежащей с закрытыми глазами; однако сейчас она не находила в себе отваги даже притронуться к настоящему Юити. Его образ стал воплощением радости. В нем сплавились незрелость и ум, молодость и мастерство, любовь и презрение, благочестие и святотатство. Сейчас ничто не могло приглушить чистейшей радости Кёко — ни малейшее раскаяние, ни чувство стыда, ни даже легкое похмелье… Потом она поискала руку Юити.
Ее рука притронулась к этой руке. Она была холодна. Выпирали кости. Рука была сухой, как древесная кора. Вены были выпуклыми и слегка пульсировали. Кёко вздрогнула и в страхе отдернула руку.
Он вдруг закашлялся в темноте. Это был затяжной, мрачный кашель. Болезненный кашель, волочившийся, как грязный спутанный хвост. Кашель как смерть. Кёко почувствовала прикосновение к себе холодной костлявой руки и едва не вскрикнула. У нее было такое чувство, будто она спала в одной постели со скелетом.
Она поднялась, чтобы включить свет — ведь где-то у изголовья должен был находиться светильник. Это оказался бумажный фонарик. Он стоял поодаль от постели, в углу комнаты. Она зажгла фонарик и обнаружила на подушке рядом со своим опустевшим местом лицо старого мужчины.
Грязный кашель прекратился. Сюнсукэ открыл глаза, будто ослепленный.
— Выключи! Очень ярко, — сказал он.
После чего закрыл глаза и отвернулся от света.
Кёко ничего не соображала. Постояла. Она прошла за изголовье Сюнсукэ, чтобы поискать в корзине свою одежду. Пока она одевалась, старик хитро молчал, притворяясь спящим. И когда понял, что она собралась уходить, спросил:
— Ты уже все, уходишь?
Женщина промолчала.
— Ну подожди же!
Накидывая на себя ватное кимоно, он пытался удержать женщину. Все же Кёко не послушала его и пошла к выходу.
— Постой, пожалуйста! Сейчас уходить нет никакой надобности!
— Я ухожу! Я закричу, если будешь меня удерживать.
— Ну, давай! У тебя не хватит мужества закричать.
Дрожащим голосом Кёко спросила:
— Где Ютян?
— Он ушел домой уже давно. Сейчас он спит сладким сном подле своей жены, как жучок.
— Зачем вы всё это сделали? Что я натворила здесь? Чем я обидела вас? Чего вы добиваетесь? Что я сделала вам, что вы ненавидите меня?
Сюнсукэ отмалчивался. Включил лампу в комнате с видом на реку. Кёко присела, будто ее подкосили лучи света.
— Ты нисколько не винишь Юити, не так ли?
— Я же не понимаю, что происходит!
Кёко упала ничком и расплакалась. Сюнсукэ не стал утешать ее, позволяя ей выплакаться. Если бы даже Сюнсукэ был сам в курсе всего происходящего, и то невозможно было бы все объяснить. Кёко не заслуживала такого унижения.
Он подождал, пока женщина сама успокоится. Затем сказал:
— На протяжении многих лет я был влюблен в тебя, но ты отвергла меня и насмеялась надо мной. Даже ты должна признать, что я не смог бы дойти до такого по тривиальным соображениям.
— Это сделал Ютян? Зачем?
— Он любит тебя, но на свой манер.
— Так вы оба сообщники, не так ли?
— Ну нет же! Я написал скетч. Юити протянул мне руку.
— О как это скверно!
— Что тут скверного? Ты хотела чего-то красивого, ну вот и получила. Я тоже хотел чего-то красивого, и я получил. Это все! Разве не так? Ну а теперь мы квиты. Когда ты говоришь, что это скверно и всякое такое, то впадаешь в противоречие сама с собой.