«В словах этого старикана всегда было что-то чарующее, как отрава… Я должен, говорит он, с абсолютным отвращением увидеть рождение своего ребенка. Он пророчит, что мне это будет по силам. В этом жестоком подстрекательстве, в этом сладостном соблазне его победоносная самоуверенность».
Он положил руку на железные перила балкона. И тотчас теплота ржавых перил, нагретых солнцем, напомнила ему о медовом месяце, когда он хлестал своим галстуком балконные перила в гостинице.
От невыразимого смятения у Юити заколотилось сердце. Это отвращение, взращенное в сердце Юити старым писателем, вызванное ослепительной болью, околдовывало юношу. Сопротивляться отвращению, а тем более расквитаться с ним — это почти то же самое, что и предаваться ему всем телом и всей душой. Чтобы узреть причину отвращения или разведать источник наслаждения, следует различать чувственную страсть и плотское вожделение, однако Юити сделать это было труднее всего. Когда он размышлял обо всем этом, то сердце его начинало клокотать.
Открылась дверь в палату Ясуко. Вошли две сестры, толкая впереди себя каталку, за ними — заведующий гинекологическим отделением, облаченный в белый халат. В этот момент Ясуко вновь пронзила боль. Она позвала своего мужа по имени таким голосом, будто он находился где-то очень далеко. Юити вбежал в помещение, схватил ее за руку.
Заведующий отделением радушно улыбнулся.
— Потерпите еще немного. Еще немного потерпите.
Было что-то красивое в белых волосах этого заведующего, что позволяло людям с первого взгляда доверять ему. Добросердечность этого седовласого, многоопытного, беспристрастного, открытого, прославленного врачевателя вызывала у Юити враждебность. У него пропало всякое беспокойство, всякая озабоченность по поводу беременности, родов, чреватых осложнениями, ребенка, который должен появиться на свет. Все, чего ему хотелось теперь, это воочию увидеть роды.
Ясуко страдала от боли, и, пока ее везли на каталке, глаза ее были закрыты; лоб увлажняла испарина. Ее вялая рука поискала в воздухе руку Юити. Когда юноша схватил ее руку, бескровные губы Ясуко потянулись к его склоненной голове.
— Иди со мной. Если тебя не будет рядом, у меня не хватит мужества родить нашего ребеночка.
Было ли это всего лишь признанием, открытым и трогательным? Его жена словно предугадала его сокровенное желание, и в Юити заронилась сумасбродная мысль, что она сумеет ему помочь. Даже посторонние в тот момент могли видеть его ни с чем не сравнимое волнение и самоотверженную преданность своей жене.
— Что такое? — спросил доктор.
— Моя жена просит, чтобы я остался с ней до конца.
Доктор схватил за локоть этого наивного и неопытного мужчину и тихо, но напористо сказал:
— Молоденькие жены нередко так говорят. Не следует относиться серьезно к ее словам. Если вы пойдете с ней, то потом оба будете сожалеть.
— Но моя жена сказала, что если я не пойду, то…
— Я понимаю чувства вашей жены, но за время беременности ее немало подбадривали, чтобы она могла стать матерью. Если вы войдете туда, то для вас, ее мужа… это будет просто нелепо… Сейчас вы этого хотите, а потом будете сильно раскаиваться…
— Я никогда не пожалею об этом.
— Всякий муж старается избежать этого. Еще никогда не приходилось видеть такого человека, как вы.
— Доктор, я вас умоляю!
Лицедейские инстинкты руководили Юити в тот момент, когда он изображал непреклонное заблуждение, в котором упорствует молодой муж, потерявший рассудок из-за тревог за свою жену. Доктор коротко кивнул. Матушка Ясуко, слышавшая краешком уха их разговор, пришла в ужас.
— Это же бред! Извините, но прошу меня уволить от этого, — протестовала она. — Брось это дело! А то будешь жалеть после! Как это ужасно — оставлять меня одну в комнате ожидания!
Ясуко не отпускала руку Юити. Он почувствовал, будто рука ее потянула его с неожиданно большей силой, но это были две медсестры, которые толкнули каталку. Дежурившая в палате сиделка открыла двери и выпроводила их в коридор.
Вся эта процессия — каталка с Ясуко и ее свита — погрузилась в лифт и поднялась на четвертый этаж. Тележка с роженицей тихо катилась в холодных отсветах больничного коридора. Когда колеса каталки легонько стукались на стыках в полу, мягкий белый подбородок Ясуко, лежавшей с закрытыми глазами, вяло подпрыгивал вперед и назад. Двойные двери родильного помещения были открыты. Снаружи, за закрытыми дверями, осталась только мать Ясуко. Когда двери закрывались перед ее носом, она проговорила: