— Это девочка!
Она услышала и легонько кивнула. Ясуко лежала молча, с открытыми глазами. Глаза ее, кажется, не видели ни отца, ни поднесенного ребенка. Если даже она и видела их, то не улыбнулась. Это бесстрастное, в точности животное, выражение лица у человека бывает в редчайших случаях.
«В сравнении с ним все трагические и пафосные лица людей всего-навсего лишь маски», — размышлял в Юити уже мужчина.
Глава двадцать шестая
ОТРЕЗВЛЕНИЕ
Новорожденную нарекли Кэйко, радость семьи была безгранична. Так было, несмотря на то что вопреки ожиданиям и надеждам Ясуко родилась девочка. Через неделю после родов, еще пребывая в госпитале, сердце Ясуко купалось в радости, но она непрестанно задавалась никчемными вопросами — почему родилась девочка, а не мальчик? «А не совершила ли я ошибку, когда молилась за мальчика? — вопрошала молодая мамаша. — Ужель радость моя, что я вынашивала красивого ребенка, похожего как две капли воды на мужа, была пустышкой и я с самого начала лелеяла иллюзии?» Правда, трудно было сказать, на кого из родителей походил ребенок, но сейчас ей казалось, что у девочки имелось больше отцовских черт, нежели материнских.
Кэйко набирала вес с каждым днем. Весы стояли возле кровати матери. Ясуко пошла на поправку после кесарева и ежедневно записывала в графике, сколько новорожденная прибавила в весе. Поначалу Ясуко казалось, что она родила какого-то жутковатого монстра, не развившегося до человеческого облика, но с первой острой болью в ее груди во время кормления и последовавшим за ней почти аморальным наслаждением она прониклась к своему отпрыску со странной недовольной гримасой любовью, которую уже невозможно было отнять у ее материнского сердца. Кроме того, всякие визитеры и прочие окружающие нянькались с этим комочком жизни, через силу, поневоле принимая его за человека, как будто ему еще только предстоит стать человеком, сюсюкая с ним на языке, вовсе не обязательном для понимания.
Ясуко пыталась сравнить свою ужасающую физическую боль, через которую она прошла несколько дней назад, с психологической болью, которую причинял ей Юити в течение долгих месяцев. После того как улеглась первая боль и сердце ее познало успокоение, она увидела надежду в том, что вторая боль будет продолжаться значительно дольше и для ее выздоровления потребуется больше времени.
Первым, кто заметил изменения в Юити, была не Ясуко даже, а его мать. Ее кроткая, скромная душа со всей врожденной простотой мгновенно провидела преображение в своем сыне. Как только она услышала, что кесарево прошло успешно, она оставила Киё присматривать за домом, а сама отправилась на заказанной машине в госпиталь. Она открыла дверь палаты. Юити, стоявший у изголовья Ясуко, бросился навстречу и заключил мать в объятия.
— Осторожно! Еще повалишь меня, — замешкалась мать и ткнула своим маленьким кулачком в его грудь. — Не забывай, я все-таки больной человек. Боже, какие красные глаза у тебя! Ты что, плакал?
— Я так вымотался от напряжения… Стоял рядом с ней во время операции…
— Ты не отлучался от нее ни на шаг?
— Правда-правда, — подтвердила мать Ясуко. — Я пыталась остановить его, но он не послушал меня. Ясуко тоже была хороша, не отпускала его руку.
Мать Юити посмотрела на Ясуко, на постель роженицы. Ясуко слабо улыбалась, но лицо ее не выказывало ни тени смущения. Мать снова взглянула на сына. Глаза ее как бы говорили: «Что за странный ребенок! Сейчас, когда ты стал свидетелем этого кошмарного зрелища, ты и Ясуко впервые выглядите как настоящая супружеская пара. У вас обоих такое выражение лиц, будто вы скрываете некий сладостный секрет».
Больше всего Юити побаивался этой материнской интуиции. Ясуко же относилась к подобным вещам без малейшего опасения. Теперь, когда боль ее унялась, она уже удивлялась тому, что не постыдилась попросить Юити остаться с ней до конца операции. Возможно, в глубине души Ясуко надеялась, что только таким образом она сумеет заставить Юити поверить во все ее перенесенные по его милости страдания.
Если исключить дополнительные лекции по некоторым дисциплинам, можно сказать, что летние каникулы у Юити начались уже в первых числах июля. Днем он почти всегда сидел в госпитале, а по вечерам развлекался где-то в городе — таков был его ежедневный распорядок. Вечерами, когда он не виделся с Кавадой, он с удовольствием возвращался к своей дурной привычке проводить время в компании дружков, которую Сюнсукэ окрестил «опасными связями».
Во многих заведениях для посвященных, таких как «Рудон», Юити стал весьма заметным персонажем. В некоторых из этих клубов иностранные посетители составляли подавляющее большинство. Среди гостей бывали и переодетые в женское платье агенты тайной полиции. Он носил палантин через плечо и флиртовал то с тем, то с другим проходимцем.