Они закончили завтракать. Киё принесла чай, убрала со стола и удалилась. Вдова Минами, вся в раздумье, грубоватым жестом подсунула Юити два конверта. Заметив это, Ясуко опустила глаза. Сердце в груди у нее заколотилось. Письма лежали под газетами, и Юити не увидел их. Мать пихнула в газету этими письмами.
— Ну, довольно уже читать газету, отложи ее в сторонку. Вот, глянь, на наши имена пришли письма.
Юити небрежно сложил газету, бросил ее на рядом стоящий стул. Он взглянул на подрагивающие письма в руках матери, на ее лицо с напряженной слабой улыбкой; взглянул на адреса писем, предназначенных матери и жене, затем перевернул оба конверта, посмотрел на пустое место, где должен стоять адрес отправителя. Вынул толстое письмо и развернул его; затем вынул письмо из другого конверта. Раздраженным голосом мать пояснила:
— Оба письма одинаковы — одно пришло мне, а другое пришло Ясуко.
Когда Юити начал читать письмо, у него тоже задрожали руки. Во время чтения он непрестанно вытирал носовым платком пот со лба. Лицо его потеряло прежний цвет.
Он пробежал письмо взглядом. Теперь он тоже был посвящен в содержание тайного доноса. Пуще всего его заботило то, как сгладить происшедшее. Разнесчастный юноша, растянув рот в вымученной улыбочке и собравшись с духом, прямо посмотрел в глаза матери.
— Что за вздор! Что за вульгарное, лживое письмо! Кто-то позавидовал мне, вот и пытается всячески навредить.
— Нет! Я сама ходила в это второсортное заведение, указанное в письме, и собственными глазами видела твою фотокарточку.
Юити потерял дар речи. Перепуганный насмерть, он не мог предугадать, что, несмотря на грозный тон речи матери и на ее рассерженное выражение лица, она была весьма далека от сыновней трагедии, а гнев ее был не больше, чем когда он повязывал безвкусный галстук. Будучи мнительным, он увидел в глазах матери «пресловутое общество».
…Ясуко стала тихонько плакать. Приученная к смирению в любви, она терпеть не могла, когда ее видели плачущей; но сейчас она нисколько не была печальной, поэтому слезы ее были сомнительны. Обычно она сдерживала свои слезы из опасения, что они навлекут недовольство мужа; однако на этот раз она не обращала внимания на слезы, рассчитывая, что они помогут мужу выкарабкаться из беды. Ее физиология была натренирована любовью и даже функционировала утилитарно — ради любви.
— Мама, не говорите слишком много! — скоропалительно шепнула Ясуко на ухо глухим голосом и поднялась из-за стола.
Она чуть ли не бегом пустилась через веранду, окружавшую дом с двух сторон, в комнату, где еще спала Кэйко.
Юити не знал, что сказать. Сидел неподвижно. Как бы он ни был подавлен, он должен был немедленно выпутаться из этой западни. Он взял беспорядочно лежавшие на столе листки почтовой бумаги и с треском разорвал на клочки. Затем смял их и засунул в рукав своего летнего кимоно в черную крапинку. Он ждал, что скажет мать. Она не шевелилась, ее локти лежали на столе, палец подпирал поникшую голову.
Спустя некоторое время сын прервал молчание:
— Мама, тебе не понять этого. Если ты поверишь, что все сказанное в этом письме правда, то и хорошо. Однако…
Вдова едва не крикнула:
— А как же Ясуко?!
— А что Ясуко? Я люблю Ясуко…
— Ну как же, разве ты любишь женщин? Если кого ты и любишь, так это всяких невоспитанных мальчиков, богатеньких старичков и взрослых мужчин!
Юити поразился отсутствию какой-нибудь ласковости у матери. По правде сказать, материнский гнев был направлен на кровные узы, связывавшие ее с сыном, то есть с ее половинкой. И поэтому она могла удержать в узде слезы своей нежности. Юити подумал: «Разве не мать торопила меня со свадьбой с Ясуко? Как отвратительно, что она сваливает всю вину на меня одного!»
Из сочувствия к своей матери, к ее болезни, он не стал на путь препирательств с ней. И сдержанным, отчетливым голосом сказал:
— Во всяком случае, я люблю Ясуко. Разве это недостаточное доказательство моей любви к женщинам?
Мать, не слышавшая его доводов, стала нести вздор. В ее голосе чувствовались нотки угрозы.
— В любом случае я немедленно должна встретиться с господином Кавадой и…
— Умоляю тебя, не перенимай этой вульгарности. А то он еще подумает, что ты его шантажируешь.
Эти слова сына возымели на нее действие. Бедная женщина, бормоча что-то невнятное, поднялась с места и оставила Юити одного.