— Я просил профессионала, — продолжает выражать недовольство мужчина.
— У меня два сертификата и множество техник, — хочется сказать чётко и уверенно, а выходит так, что почти шепчу. Никак не могу справиться с внутренним страхом.
— Приступай, посмотрим на твои сертификаты, — иронично произносит мужчина. — Проработай шейно-воротниковую зону и общий массаж после, — велит мне. Киваю, хотя мужчина не видит.
— Я бы посоветовала сначала общий, как разогревающий, а потом уже шейно-воротниковую зону, — поясняю. Так правильно, меня так учили.
— Как скажешь, Надя с сертификатами, — уже откровенно смеётся надо мной.
Сжимаю зубы, киваю. А хочется треснуть по его голой заднице. Снова тру руки, разогревая их. Беру масло, брызгаю на ладони, приступаю, опуская руки на мужское тело.
Мышцы у мужчины и правда каменные. Много зажимов. Словно он находится в постоянном напряжении в течение нескольких лет. Я стараюсь, очень стараюсь, хотя руки подрагивают. Аромат масла на травах смешивается с терпким мужским запахом, его дыхание становится глубоким, а мышцы на спине и руках, вопреки массажу, напрягаются еще больше. Окатывает очередной волной паники, мне кажется, я делаю что-то не так.
— Вам больно? — спрашиваю его. — Я делаю что-то не так?
Глава 2
Надежда
— Нет, Надя, не больно, продолжай, — хрипло отвечает мужчина. — Если мне что-то не понравится, я скажу.
Ладно, продолжаю. Перехожу на поясницу, постоянно поправляя полотенце на мужских бёдрах.
Вздрагиваю, когда в стороне дивана начинает звонить телефон. Я привыкла, что в салоне все клиентки отключают звук у телефона, чтобы ничто не отвлекло их от релакса. Мужчина долго не реагирует на звонок, но телефон не унимается.
— Остановись! — командным тоном произносит мужчина, и я убираю руки.
Он без стеснения садится на кушетке, и, естественно, полотенце сползает. Отворачиваюсь. Ну, во-первых, это непрофессионально – смотреть на интимные части тела клиента, а во-вторых, я никогда не видела мужской член вживую. Только в интернете. И у меня совсем нет желания на него смотреть.
— Да! — мужчина рявкает в трубку, а я смотрю в стену. Он долго слушает, что ему говорят. — Паша, а ты не ох*ел? — ругается матом.
Не то чтобы я нежная фиалка и никогда не слышала мата. Но мне некомфортно. Казалось, ругаться матом – удел быдла. А люди статуса Литвина не выражаются, тем более при девушках.
— Если ты отвлекаешь меня по таким вопросам и не можешь решить их сам, значит, ты некомпетентен. То есть уволен! Передай дела Миронову, — отрезает он и прекращает разговор. — Продолжай, — холодно велит мне, и я разворачиваюсь. Как раз в тот момент, когда мужчина снова ложится на кушетку, но я успеваю увидеть его внушительное достоинство. Краска приливает к лицу. Щеки горят. Снова беру полотенце, прикрывая его бедра.
Дальше все проходит спокойно.
— Сильнее прорабатывай мышцы, — велит мне мужчина, когда я перехожу на шею и плечи. Да, там у него зажимы и нужна сила. Я стараюсь настолько, что болят ладони. Таким сильным и мощным мужчинам я никогда не делала массаж.
Заканчиваю работу легкими поглаживаниями, чтобы успокоить кожу, и замечаю, как по спине мужчины бегут мурашки. Я надеюсь, это значит, что ему понравилось.
— Всё, — констатирую я.
Снова отворачиваюсь, когда мужчина поднимается с кушетки. Делаю вид, что собираю масла и крем в свой кейс. На самом деле это занимает минуту, я тяну время в надежде, что мужчина наденет халат. Уйти не могу, мне нужно дождаться вердикта, понравилось ли ему и хочет ли он меня видеть в следующий раз. А я обязана всеми правдами и неправдами ему понравиться. Как это сделать, не знаю. У меня руки дрожат в присутствии этого мужчины. А даже если я ему и понравлюсь, как добывать информацию, интересующую Эдуарда, я не знаю. Кажется, этот мужчина свернет мне шею, как только что-то заподозрит.
Литвин не спешит одеваться, он обходит меня совершенно голый и проходит в душевую кабину. Снова отворачиваюсь уже в другую сторону.
Он издевается, что ли?
Нельзя было сходить в душ, когда я уйду?
Около десяти минут так и стою, смотря на двери, в ожидании, когда мужчина закончит принимать душ. Когда он выходит, легче не становится. Литвин мокрый идёт к полке с полотенцами и вытирается, словно меня и вовсе здесь нет. Или мы настолько близкие, что он может себе позволить это делать?
— Развернись. Я привык смотреть в глаза, когда со мной говорят, а не в спину, — высокомерно велит он.