Он слышал, что валлийцы – эмоциональные и страстные люди. Возможно, эти чувства исходят от самой страны, от сурового ландшафта и от моря, которое, кажется, доминирует над всем. Страна окружена им с трех сторон.
Пятнашка некоторое время носилась взад и вперед по песчаным дюнам, а затем оглянулась на него смышленой мордой, нетерпеливо навострив уши и виляя хвостом, и побежала вниз на берег.
– Ладно, – сказал он, – только имей в виду, ненадолго. Я в ужасе при мысли об испытании, которому подвергну свои ботфорты, но всю вину за это я возложу на тебя, – хмыкнул он.
Но прежде, чем он достиг основания дюны, колли повернулась, еще сильнее насторожилась и понеслась к отдаленной линии воды. Он приставил пальцы ко рту, чтобы свистом вернуть ее назад, а затем в отдалении различил точку человеческой фигуры.
Глазами невозможно было узнать, что это она. Но он узнал это сердцем. У него не было ни малейшего сомнения. На одно мгновение он застыл. Он не был уверен, что может встретиться с нею лицом к лицу прямо сейчас, к тому же в таком суровом окружении. И она сама, должно быть, пришла сюда, чтобы быть уверенной – здесь она будет совсем одна. И, конечно же, он был тем человеком, встречи с которым она больше всего хотела избежать.
Но он должен увидеть ее снова. Он должен поговорить с нею снова. Он должен попытаться найти слова, чтобы убедить ее. Возможно, если он потерпит неудачу теперь, он, в конце концов, сократит время своего пребывания здесь. Возможно, он отправится в Лондон завтра утром. Или, может быть, даже в этот полдень.
Он спустился вниз и зашагал по берегу, следуя за своей собакой и преследуя свою мечту.
Она ничего не сказала, когда он подошел и остановился в паре шагов. Она смотрела на него, но ни за что не заговорила бы первой. А этим утром он не надел шляпу, заметила она. По крайней мере, за время своего недельного пребывания в нашей глухомани он кое-чему научился.
Он тоже молчал. Похоже, они все утро будут стоять, уставившись друг на друга, подумала она.
— Погуляем? — в конце концов, спросил он, жестом указывая вдоль берега в том направлении, в каком она шла раньше. Его колли, приведенная в готовность словом "гулять", вскочила и побежала перед ними.
Она зашагала рядом с ним. Не было никакого смысла спорить по этому поводу. Какое-то время они шли молча. Его ботфорты запорошены песком, отметила она с некоторым удовлетворением.
— Скажите мне, почему вы меня ненавидите, — наконец сказал он.
Она отвела взгляд на море.
— Из-за Гастингса? — спросил он. — Вы обвиняете меня в том, что я испортил вашу жизнь? Вы знаете, что четыре года назад он, наконец, женился на наследнице, промотал все, что у нее было, а затем бросил ее, сбежав в Италию с кем-то еще?
— Нет, — сказала она, не глядя на него, — не знала.
— Но вы все еще вините меня? — сказал он. — Вы думаете, что, если бы за него вышли вы, это могло бы закончиться иначе?
— Нет, — сказала она. — Уверена, что нет.
— Но, так или иначе, вы ненавидите меня, — сказал он, — за то, что я остановил ваш побег, что раскрыл его алчность и принудил его оставить вас?
— Я не думала о лейтенанте Гастингсе с тех пор, как приехала сюда, — сказала она. — И у меня нет ни малейшего интереса думать о нем и теперь.
— Тогда почему? — спросил он ее. — Почему вы так неумолимо ненавидите меня? Потому, что я той ночью настолько потерял контроль над собой? Я должен был просить у вас прощения немедленно или, самое позднее, следующим утром. Но сказать, что я сожалею, почему-то казалось прискорбно неадекватным. Так что я не сказал ничего.
— Но это так? — сказала она. — Я имею в виду, вы сожалели?
— Сожалел больше, чем могу высказать, — сказал он. — Хотя тогда я и не понимал, что вы будете иметь глупость отказать мне, когда мы вернемся в Лондон, все равно, то, что я сделал, непростительно. То, что произошло между нами, должно было случиться в первый раз в нашей брачной постели.
Она, резко отвернув голову, следила, как слабая набегающая волна постепенно белеет, превращаясь в пену при столкновении с отливом. Должно быть, как раз менялось направление потока.
— Несколько дней назад, — спокойно сказал он, — вы сказали, что вам было нужно, чтобы вас утешили.
— Я вышла из себя, — сказала она. — Было бы лучше, если бы я ничего не говорила.
— Почему вы не попросили меня? — сказал он. — Обнять и утешить вас. Вы должны были знать, что я бы сделал это. Вы должны были знать, что я последовал за вами, чтобы быть к вашим услугам.
Она внезапно оглянулась на него, чувствуя, как в ней снова зарождается неблагоразумный гнев.
— Именно это вы делали, когда лежали со мной? — сказала она. — Услуживали мне? Утешали меня за потерю лейтенанта Гастингса? И вы служили бы мне дальше, удерживая меня, если бы я попросила? Я очень рада, что не попросила.
Она увидела ответную вспышку гнева в его глазах.
— Ваши воспоминания о той ночи до странности неточны, если вы можете верить такому, — сказал он. — Вы оскорбляете меня своим сарказмом.
— Вам нет нужды выслушивать мои оскорбления, — закричала она. — Вы можете возвратиться к своей собственной жизни в любое время, когда пожелаете — с моим благословением и с чистой совестью. Я не хочу вас здесь. Я не хочу вас в своей жизни. Я ненавижу вас. Вы можете тысячу раз просить меня выйти за вас замуж, и я тысячу раз скажу "нет". Вы зря теряете здесь время.
— Да, я вижу, что зря, — сказал он.
Никогда прежде она не видела его сердитым, хотя и сейчас он сохранял над собой ледяной контроль. Они остановились и теперь стояли лицом к лицу, впившись взглядом друг в друга. Его собака, забежавшая вперед, вприпрыжку неслась назад.
— Что ж, я прощаюсь с вами, — сказал он, чопорно кланяясь ей. — Вы можете быть спокойны. Я уеду в течение ближайшей пары часов.
Но, собираясь отвернуться, он заколебался и потянулся рукой в карман, чтобы что-то вынуть из него. Он протянул ей это в сомкнутой ладони, но прежде, чем она смогла взять или отказаться, он шагнул вперед и что-то поспешно надел ей через голову.
Затем он повернулся и зашагал прочь от нее. Колли помчалась впереди по берегу.
Она следила, как он шел. Она победила. Больше не будет таких столкновений. Она может восстановить свой душевный покой.
«Я уеду в течение ближайшей пары часов»
Уедет навсегда. Она смотрела на него в последний раз. В самый последний раз. Она никогда не увидит его снова. Она никогда не услышит снова его голос.
Ее взгляд скользнул вниз. На тонкой черной ленточке, которую он перебросил ей через голову, висела маленькая, неумело вырезанная деревянная ложка. Рука Кэтрин тесно сомкнулась вокруг ложки.
— Нет! — пронзительно закричала она в ярости. — Вы не можете сделать этого со мной.
Он резко остановился и обернулся к ней. А ей казалось, что он был вне пределов слышимости. Она безмолвно уставилась на него, и через несколько мгновений он сделал несколько шагов назад к ней.
— Не могу сделать что? — спросил он.
Его голос донесся до нее, хотя, по-видимому, он не повышал его.
— Вы не можете сделать этого со мной, — отозвалась она снова. Она не знала сама, что она подразумевала под этими словами. Она была охвачена ужасной паникой.