Выбрать главу

— Поставь в воду.

Нахмурившись, Жозефина посмотрела на герцога, потом снова на Мадлен.

— Я не должна оставлять вас вдвоем.

Мадлен стиснула зубы.

— Позаботься о букете. За две минуты со мной ничего не случится. Не так ли, ваша светлость?

Фергюсон со всей серьезностью кивнул. Мадлен подумала, что няня будет упрямиться, но та ушла, недовольно бормоча что-то о неприличном поведении госпожи. Едва она вышла, Мадлен перестала заботиться о приличиях:

— Ты приехал в коляске или в закрытом экипаже?

— Разумеется, в коляске. Я думал, ты будешь без компаньонки. В этом случае кататься в закрытом экипаже было бы слишком вызывающе даже для меня.

— Тогда мы можем идти.

Фергюсон усмехнулся.

— Ты, наверное, имела в виду, можем сбежать от няни?

К счастью, Чилтон не знал, что Мадлен запрещено выходить из дома без сопровождения. Стонтоны хотели сохранить видимость нормальной жизни, поэтому не могли поставить дворецкого в известность о случившемся. Возможно, Чилтон и удивился, увидев, что Мадлен едет на прогулку с герцогом, но только потому, что прежде мужчины никогда ее не приглашали прогуляться. Мадлен подумала, что напрасно сравнивала свою жизнь с тюрьмой, если ей удалось так легко сбежать.

Фергюсон помог ей подняться в изящную двухместную коляску, запряженную парой гнедых. Защитив пледом от уличной грязи ее юбки, он сел слева от нее, принял вожжи у лакея и пустил лошадь неторопливым шагом, направляя ее в сторону Пикадилли, которая выходила к воротам Гайд-парка.

Когда они повернули за угол, Фергюсон сказал:

— Признаться, я не ожидал, что ты так легко согласишься. Я приготовился к долгой осаде.

Мадлен не видела его глаз, но, несмотря на беззаботность тона, эти слова показались ей дерзкими.

— Я вовсе не хочу разрывать с вами отношения, Фергюсон.

Он украдкой посмотреть на нее.

— Неужели ты признаешь, что между нами есть что-то такое, что тебе не хотелось бы потерять?

Мадлен колебалась. Потребовалось десять лет, чтобы она наконец осознала насколько сильна ее страсть к сцене. По сравнению с этим ее знакомство с Фергюсоном представлялось чем-то мимолетным. Она еще не ощущала, что ей есть что терять. Ей нужно было время, чтобы осознать все опасности, подстерегающие ее в этих отношениях, и понять, чего же хочет ее сердце. Она не могла ответить, потому что не знала ответа. В голове царил хаос из не вполне сформировавшихся мыслей и желаний. Она не могла сказать Фергюсону, что хочет стать герцогиней, но не могла и распрощаться с ним. Поэтому она решила трусливо избегать честного разговора так долго, насколько это будет возможно.

— Должны ли мы обсуждать это сейчас? Если ты не передумал, то у нас есть время до конца месяца. Кроме того, твои сестры еще не нашли себе женихов.

— Вот чего я не понимаю, Мад, так это почему ты с самого начала не отказала мне? Ведь обо мне всякое рассказывают. Например, будто по ночам я превращаюсь в огра.

— Я бы никогда не поверила этим слухам, — усмехнулась она. — Тем более что по ночам ты превращаешься в высокомерного болвана.

Он грустно улыбнулся.

— Мад, ты первая, кто не поверил слухам. Разве я могу отпустить женщину, для которой моя репутация мало что значит?

Она отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.

— Ты найдешь другую. Ты в Лондоне всего месяц. В следующем сезоне ты увидишь, что в Лондоне множество женщин, которые гораздо лучше подходят на роль герцогини.

— Поверь мне, из сезона в сезон выбор не меняется. Все женщины либо красивые пустышки, с которыми и словом нельзя обмолвиться, либо гарпии, которые хотят манипулировать мною, либо бледная моль, от которой я устаю через неделю. Я встречался с сотнями женщин в Лондоне, и ты единственная, кто не попадает ни в одну из этих категорий.

— Эмили — неглупая и красивая, — сказала Мадлен, потому что больше сказать было нечего.

— Подозреваю, что она одна из гарпий.

Мадлен улыбнулась.

— Тем не менее в твоих интересах жениться на богатой наследнице из знатного, благородного рода.

— Мад, не говори глупостей! — возмутился он. — Денег у меня больше, чем ты можешь потратить. А твоя мать и тетя из рода Вильгельма Завоевателя! И я не возражаю против французского маркиза, даже если он мертв и не может дать тебе приданого.