Ничто и никогда не заставляло меня чувствовать себя такой одинокой, как осознание этого. Горе копится в моей груди, и я крепко зажмуриваю глаза, когда несколько слезинок капают на черную кожу сидений подо мной. С таким же успехом можно поплакать здесь сейчас, пока никто не видит.
Поездка на машине длится долго. Возможно, я даже немного задремала, последствия стресса, наркотиков и истощения взяли верх над страхом и печалью, захлестнувшими меня. Я просыпаюсь, когда машина останавливается, и дверца открывается, по другую сторону от нее стоит грузный мужчина в пальто.
— Просыпайся, девочка, — говорит он гнусавым голосом, протягивая ко мне руку. Он бесцеремонно тащит меня к выходу, и я дергаюсь в его хватке, пытаясь найти опору.
— Она симпатичная, — раздается грубый голос у него за спиной, и я невольно отступаю назад, отказываясь искать источник голоса. Я не хочу видеть, кто говорит.
Я не могу себе представить, что выгляжу так уж хорошо. Мои волосы превратились в спутанное крысиное гнездо, глаза остекленели и затуманились от недостатка сна и успокоительных, и я раскраснелась от холода. Однако я не думаю, что это так уж важно для мужчин, которым нравится проявлять свою власть над женщинами, и я молча умоляю кого-нибудь или что-нибудь выслушать меня, по крайней мере, избавить от этого. Здесь некому защитить меня, ни по какой причине. Я предоставлена сама себе, со своим умом и нервами, и я не знаю, как долго продержится ни то, ни другое.
— Затащи ее внутрь, — говорит другой голос, и мужчина, держащий меня, кивает.
— Давай, девочка, — говорит он, его гнусавый голос становится глубже, когда он разворачивает меня к месту назначения.
Это невзрачное бетонное здание с плоскими стенами, острыми краями и разбросанными окнами. Оно выглядит так же уныло, как и серое небо над ним, и все во мне противится идее войти туда, но я заставляю себя не тянуть время и не сопротивляться. Мне это не поможет, а может очень сильно навредить. Я не знаю, к чему склонны эти мужчины, или какого рода заточение они должны мне предложить, или какие могут быть правила в отношении того, что они могут со мной делать, но я не спешу проверять границы дозволенного.
Я могла дать отпор Арту, хотя он и был жесток. Он причинил бы мне боль, если бы я не замолчала сразу же, как только повела себя вызывающе, независимо от того, что он утверждал. Я пока не знаю, как поведут себя эти люди.
Они ведут меня по холодному серому коридору, и именно тогда я вижу свою цель, ряд камер, все они пусты. Все во мне противится идее попасть внутрь одной из них, впервые в жизни оказаться по-настоящему запертой в клетке. Несмотря на всю мою решимость, мои пятки тормозят по полу, когда я отстраняюсь от держащих меня рук.
— Не дури девочка. — Мужчина, ведущий меня, вдвое крупнее меня, высокий и плотный, с объемистыми мышцами, и у меня нет никаких шансов освободиться. — Ты так или иначе войдешь туда, девочка, так что не делай это трудным путем, хорошо?
Я не хочу знать, что такое трудный путь, но я также не хочу быть запертой в этой камере. Мой первобытный мозг берет верх на мгновение слишком долго, пока я борюсь в его хватке, и он издает вздох, который звучит почти раздраженно, как будто он не хочет делать то, что он делает дальше.
Это менее болезненно, чем я ожидала.
Он поднимает меня с пола за руки, которые протестующе вздрагивают, когда его большие ладони смыкаются вокруг них. Мужчина не опускает меня на землю, пока мы не оказываемся в камере, после чего он бросает меня лицом вниз на жесткую плоскую койку, которая служит кроватью.
— Не двигайся, — рычит он, упираясь одним коленом в тонкий матрас и склоняясь надо мной.