Огромный. Богатый. На грани того, чтобы называться замком.
Парень подъехал к центральному входу и сказал заходить внутрь.
Я провел два часа, беседуя с мужчиной по имени Ричард Атертон, сидевшим в большом плюшевом кресле с ходунками перед ним. Он мог сойти за близнеца Уинстона Черчилля.
Его возраст приближался к восьмидесяти, нефтяной и газовый магнат, инвестор в сфере технологий, а еще — дилетант в финансировании наемников.
Поэтому пригласил меня в свой дом.
— Чеченцы убили моего сына, — сообщил он. — Единственного сына.
Он имел в виду террористов, приехавших из Чечни. Они были главными подозреваемыми после взрывов, убивших моих родителей и сестру. Другие группы из разных стран региона — Кавказского региона — были на первом месте в списке, но все подозревали чеченцев, потому что они совершали нападения на российские цели в своей кампании за сепаратизм.
Мистер Атертон потерял сына в другом взрыве в московском метро, произошедшем за четыре месяца до трагедии, унесшей жизни членов моей семьи.
Он сел напротив меня, голос был размеренным и низким. Странный успокаивающий эффект, учитывая тему обсуждения.
Я молчал, едва ли в состоянии осмыслить то, что слышу.
— Они никогда не показывали записи с камер наблюдения, — произнес мистер Атертон. — Чертовы русские и их гребаная секретность. Твердо верю, что, покажи они это видео, возможно, наше правительство и другие стороны приняли бы меры. В тот день умерли еще шестнадцать американцев. Но они ничего не сделали с этим.
Я также был взбешен тем, что не было предпринято никаких ответных действий против террористических групп, осуществивших взрыв. Нет, это произошло не на британской или американской земле, но это была явная угроза. Британцы и американцы уже стали жертвами. Чего же они ждали? Я часто задавался этим вопросом.
— Вы когда-нибудь думали об этом, мистер Уоттс? Почему мы никогда не видели записей с камер наблюдения?
— Все время.
Мужчина, одетый во все белое, внес поднос с чайником и двумя чашками. Атертон предложил мне чай, я согласился.
— Чеченцы, — сказал он, — смертельные враги русских. И все же русские, несмотря на то, что многие из них были убиты этими животными, почему-то до сих пор скрывают истинную природу этих абсурдных нападений. Русские убьют чеченцев, когда у них будет шанс, но не позволят остальному миру увидеть, насколько плохи чеченцы. В этом нет никакого смысла. Ни капли здравого смысла.
Он выглядел сбитым с толку. Я знал, что он чувствует.
— Если только, — продолжил он, — вы не учитываете этого: они не могут полностью скрыть нападения, но могут в какой-то степени управлять точкой зрения общественности на мировой арене. И так как они проделали жалкую работу по выслеживанию этих монстров и привлечению их к ответственности, они не позволят остальным из нас увидеть, насколько это было ужасно.
Следующие несколько минут он пояснял, что у него были хорошие связи в Британском парламенте, в частности, в разведывательной сети. Он мог получить любую нужную информацию. И получил.
Он взял пульт дистанционного управления и прежде, чем я смог моргнуть, уже смотрел засекреченные видео с камер наблюдения на московской станции метро. Связи Атертона раздобыли копию и передали ему.
— Теперь смотри, — произнес он, когда мы присели и смотрели на то, что выглядело как нормальное утро на любой из станций метро где угодно в мире.
До взрыва.
Я видел это впервые. Мне пришло в голову, что я был одним из тех немногих людей, видевших эту запись.
Мистер Атертон проигрывал ее, перематывал, проигрывал и снова перематывал. Мы снова и снова целых три минуты смотрели на взрыв. Может прозвучать не так уж и долго, но, когда вы говорите о взрыве, длящемся не более десяти секунд, и знаете, что ваша семья была именно там, это чертовски много времени.
Он продолжал поддерживать эту последовательность: взрыв. Люди отлетают от ударной волны. Люди бросали то, что несли, и убегали от того, что осталось от вагона. У некоторых не хватало конечностей. Некоторые падали на землю, погибая от ран.
Атертон наконец перестал перематывать, хотя остановил изображение на моменте, где была видна самая первая вспышка.
— Правосудие, мистер Уоттс. Я хочу справедливости. Ты хочешь справедливости. — Его голос звучал как закадровый голос в кино, пока я смотрел на экран телевизора. — Я бы сделал это сам, если бы не чертовы ходунки.
Я об этом не подумал. Даже не хотел знать плюсы и минусы. Даже не был уверен, что он делает предложение. Это не имело значения.
Перевел на него взгляд.
— Я в деле.
Следующие четыре месяца я каждый день приезжал на ферму мистера Атертона и тренировался с группой других девяти парней.