Он привез нас назад в Вашингтон, где мы остановились у магазина, чтобы купить сэндвичи, фрукты и напитки.
— Покажи мне свою скамейку, — сказал он, надевая солнцезащитные очки.
— Мою скамейку…
— Ту, на который ты каждый день обедаешь и читаешь мои электронные письма. Я бы хотел увидеть ее.
Мы стояли на тротуаре напротив кафетерия, в квартале от Национальной аллеи. Уоттс держал в руках картонную коробку с нашим обедом.
— Я поняла, что ты имеешь в виду, — ответила я, — просто не ожидала этого.
Я показала ему дорогу до скамейки и была удивлена, что та оказалась свободной. Группки людей использовали обширное пространство газона для игры в тачбол,1 иногда — во фрисби.2 На тротуарах же было полно бегунов и прогуливающихся туристов.
Пока я открывала коробку, Уоттс осматривался по сторонам.
— Красивый вид, — сказал он. — Везде. Теперь я понял, почему ты выбрала это место.
Я передала ему сэндвич.
— На самом деле, выбор был сделан случайно.
— Точно. Потому что ты всегда смотришь вниз, на экран.
Я пожала плечами, открывая бутылку с холодным чаем.
— Сейчас две тысячи четырнадцатый год. Мы все смотрим в экраны. Это наш удивительный новый мир, триста-и-Бог-его-знает-сколько пикселей на дюйм одновременно.
Уоттс тихо усмехнулся:
— Цинично.
— Это правда, — сказала я. — Но в свою защиту хочу сказать, что много времени провожу за книгами. Настоящими, не электронными, спасибо тебе большое.
— Не заводи меня, — сказал он. Но эти слова означали, что я уже сделала это, когда Уоттс разразился пламенной речью в защиту бумажных книг. Наши мнения по этому вопросу полностью совпадали.
— Ты просто боишься потерять свой бизнес, — поддразнила я его.
Он покачал головой, закидывая себе в рот виноградинку.
— Я пошутила, — сказала я. — Я согласна со всем, что ты говоришь. Впрочем, думаю, мы в меньшинстве среди людей нашего возраста.
— Сопротивление не бесполезно. — Он потягивал свой напиток. — Приятно наконец-то представить себе, как ты сидишь здесь, читая мои письма.
В течение нескольких минут мы ели и наблюдали за людьми.
Уоттс скомкал бумагу, в которую был завернут сэндвич и, положив его в коробку, придвинулся ближе ко мне, обняв за плечи.
— Все эти люди, прогуливающиеся вокруг со своими семьями, или спешащие на встречу, наблюдают, как выглядит невинный обед в этом месте, смотрят на, казалось бы, невинную девушку, уставившуюся в телефон. А меж тем, невинностью здесь и не пахнет.
Я засмеялась.
— О, это все объясняет. Но не все письма были грязными.
— Я никогда не писал ничего грязного, — сказал он тоном, полным сарказма.
Я посмотрела на него.
— Ох, точно. Большинство из них были вульгарными как ад, и ты знаешь об этом. И, к слову, я все их люблю.
— Мне нравится, что все твои были о тебе.
— Почему это?
— Они говорили мне о том, что ты долгое время не была с мужчиной, так что передо мной стоял вызов. Ты была загадочной, — сказал он. — Мне нравится таинственность. Это делает охоту еще более захватывающей.
— Погоня закончилась?
— Даже близко нет, — сказал Уоттс.
Я хотела спросить его кое о чем, но прежде, чем позволить вопросу вылететь из моего рта, дала Уоттсу немного подумать.
— Все те истории о других женщинах. Ты сказал, что большинство были вымышленными. Так зачем ты их писал?
Уоттс сделал глубокий вдох и выдох.
— Что я могу сказать? У меня богатое воображение.
Я толкнула его локтем.
— Это мягко сказано.
— Это возбуждало меня, — сказал он, — знать, что тебя это тоже заводит. А теперь у меня нет необходимости представлять себе, как выглядит твое лицо, когда я веду себя с тобой грубо. Теперь я могу увидеть это сам.
Думая о том, что он сказал, я вспомнила прошлую ночь и сегодняшнее утро в книжном магазине.
— Назови любимое, — попросил он.
— Любимое письмо?
— Да.
Я притворилась, что задумалась на мгновение, даже бормотала какие-то звуки и слова, как будто перебирала его письма в памяти. Но я точно знала, какое это письмо. То, которое он прислал около трех месяцев назад, я перечитывала его сотни раз. Иногда, чтобы просто прочитать, иногда в моменты, когда касалась себя.
«Она сидит на кровати абсолютно голая, за исключением туфель на каблуках. Ее одежда сброшена в кучу, чулки сорваны мной с ее ног. Я стою перед ней на коленях, приказывая закинуть ноги мне на плечи. Я хочу, чтобы она почувствовала, что немного контролирует ситуацию, но она просто делает то, что я ей говорю. Я подсказываю ей, чтобы она сильнее сжала мои плечи ногами, и чувствую, как каблуки ее туфель слегка царапают мою спину. Я говорю ей, чтобы она прижимала меня ближе, так жестко и быстро, как она того хочет».