И когда, казалось, что все уже позади, и черт не такой уж и страшный, как его малевали, импозантный господин Воронин вдруг вскочил из-за стола, налился малиновым цветом и заорал. Причем заорал он так громко и неожиданно, что Панкратьева аж подпрыгнула на стуле, а остальные вжались в свои кресла.
– Вы что?! – дурным голосом орал практически прекрасный принц, несмотря на всю свою благородную внешность. – Что себе позволяете?! Это вы свою халтуру работой называете? Где этот придурок, начальник ваш? Он мне зачем тут смазливую бабёнку прислал задом вертеть! Я на дурака похож, да?! Без баб раньше работали и дальше как-нибудь обойдемся! Баба должна дома сидеть и детей воспитывать, а не лезть не в свое дело! Пошла вон отсюда, вертихвостка!
Надо сказать, что уже при словах про бабёнку, вертящую задом, на глазах у Панкратьевой закипели слезы. Это она-то бабёнка? В новом костюме горошком?
«Господи, Господи, только бы не разреветься», – твердила она про себя, и от этого становилось еще хуже, слезы предательски скапливались в уголках глаз, собираясь бесстыдно поползти к носу.
В этот самый момент Панкратьева внезапно вспомнила про свое волшебное секретное оружие. Сразу полегчало, слезы изумленно остановились. Она мысленно сконцентрировалась в области третьего глаза, как учил её Арсений, и к моменту окончания фразы про вертихвостку шарахнула большим золотистым шаром прямо по благородной седине вопящего противника.
Шар получился действительно золотистым, как бы покрашенным золотой краской из детства Ани Панкратьевой. Тогда в маленьких пластиковых коробочках продавались два вида волшебной чудесной краски: золотая и серебряная.
Шар полетел довольно быстро и в момент, когда он ударил в голову несостоявшегося прекрасного принца, господин Воронин странно дернулся и внезапно заткнулся. Панкратьевой, как ни странно, уже совершенно расхотелось реветь, и в наступившей тишине она спокойным ровным голосом даже как-то по-хозяйски произнесла:
– Да! Пожалуй, это важное дело надо перекурить. Предлагаю прерваться минут на десять и всем выдохнуть. Потом обязательно продолжим.
Не дожидаясь реакции хозяина кабинета, она встала, взяла из портфеля сигареты и пошла к выходу. Следом дружно потянулись остальные присутствующие на совещании.
В приемной Панкратьеву уже ждала Лидочка с валерьянкой в стаканчике. Видимо дикий крик прекрасного принца был хорошо слышан и там. Проходя мимо Лиды, Панкратьева взяла стаканчик и залпом выпила валерьянку, как будто это была рюмка водки. Можно даже сказать, не выпила, а хряпнула или тяпнула валерьяночки.
– Лучше б водочки! – сказала она Лиде и засмеялась.
– Так у меня и водочка есть, от Сергей Павловича осталась! – поведала Лидочка, всем своим видом выражая готовность накапать Панкратьевой в стаканчик этой самой водочки.
– Спасибо, Лид, нельзя, а то мало того, что я вертихвостка, так еще скажут, что алкоголичка.
Панкратьева вышла на лестницу, где на площадке уже давно организовалось место для курения особо важных персон, приглашенных на совещания в директорский кабинет. Раньше при старом директоре совещание во главе с самим директором плавно перетекало в эту курилку.
Несмотря на внешнее спокойствие, руки у Панкратьевой тряслись, и у неё никак не получалось зажечь зажигалку, но вовремя подоспевший главный инженер завода быстро исправил эту ситуацию.
– Ань Сергевна! Не переживай, давай, я тебе портфель с документами вынесу, а мы с ребятами потом тебе как-нибудь все бумаги подпишем, обещаю, – сказал он, закуривая свою сигарету.
– Спасибо, не надо, я сама – решительно отказалась Панкратьева. – Сейчас вот покурю, да и валерьянка подействует.
– Ну смотри, а то он у нас и вправду бешеный. Многие уже работу подыскивают. Говорят, раньше вроде нормальный мужик был, а потом как с цепи сорвался.
– Да он и выглядит нормальным. Но, ты знаешь, наш Дубов тоже с виду «рубаха парень», а как накатит на него незнамо что, так орет как потерпевший, чуть не визжит да ногами топает. Интересно бы было поглядеть на их схватку. Кто кого поборет, вернее переорёт?! Ладно пойдем что ли в обратный зад! Мне без вашей коллективной поддержки никак нельзя. На миру ведь, как известно, и смерть красна! Кто потом народу правду расскажет, былины сложит?