— Очень смешно, — выговариваю другу, — здесь какая-то ошибка, перепроверь вновь все до каждой детали, я уверен, что тут подмена.
— Тут то и оно, Самир, подмены нет. Потому как все улики, собранные с места убийства, я лично принимал сам.
Отрицательно качаю головой, не могу найти логичного объяснения причине, по которой могла вдруг появиться кровь убитого Эмиля.
— Я передам твои опасения своему отцу, и попробую сам ещё раз все перепроверить. Не успокоюсь до тех пор, пока не найду первопричину.
— Хорошо, будь на связи, Самир. Я не хочу, однажды наткнуться и на твое бездыханное тело, — Максим прерывает звонок, я же швыряю свой телефон в стену, и тот разваливается на мелкие кусочки, разбиваясь вдребезги, так же, как и вся жизнь моих родителей.
Сегодня важный день, как для меня, так и для Амины. Решил, что после гонки объявляю всем своим друзьям и знакомым о помолвке и представлю Амину в качестве своей будущей жены, чтобы, наконец, все знали, что моё сердце навсегда в руках этой милой девушки. Вспоминая Амину в своих руках, на душе становится теплее, словно она мой огонь, способный разжечь фитилёк на полную мощность и поддерживать его до самых последних секунд нашей жизни. Утренняя молитва подходит к концу, и я полностью уже одетый, становлюсь на свой саджжада (молитвенный коврик арабов), принимаю позу для своей личной молитвы, обращённой только Аллаху. В руках держу чётки, перебирая каждую бусину, произношу слова про себя.
"Аллах, прости мне все мои грехи, которые свершаются по самым необходимым причинам. Возможно, ты посылаешь мне испытания для более важного этапа жизни, и я прошу тебя, всели в разум Фархада светлые помыслы, направь его на истинный путь. Защити моих родных и близких, ИншаАллах". Завершаю молитву, надеюсь, бог простит меня, что я не каждый день совершаю её, но в данный момент я хочу быть частью того, кем являюсь. Пусть мы с Аминой уже совершили наше первое таинство — наша первая ночь, значащая, куда больший смысл, чем ночь в день свадьбы, когда разум берёт верх над чувствами, сражаются между собой, не принимая брачное соитие, как настоящее. Встаю, собирая коврик, намереваюсь перед выездом поговорить ещё раз лично с отцом, послушать, что он предложит, и предупредить, о чем теперь известно моему другу.
Проезжая вдоль трассы, выходящей одной стороной на море, а другой на просторы пустыни, словно сливаюсь с бытием, со своей сущностью, ощущая дуновение ветра от вдали предстоящей бури, чувствую, будто так природа сама намекает, что грядут перемены, но, а какую именно сторону они примут, не знает никто, даже я сам. Жёлтые пески, нагретые от жарких лучей солнца, манят своим теплом, но не знающий человек этого коварного жара, никогда не поймёт, как опасна эта красота.
Я останавливаюсь посреди дороги, съехав на обочину, жажду испытать на собственных ногах это тепло, словно получить разрешение от мест, по которым ходили мои предки кочевники. Выхожу из машины, разуваюсь, асфальт тоже впитал в себя лучи солнца, накалившись до предела. Стопы начинает жечь, но я терплю эту пытку, уверенно шагаю в сторону той границы, где уже рассыпан ковром песок, подхожу и, наконец, ощущаю ту самую необузданную силу, льющуюся потоком огня. Всматриваюсь вдаль, выискиваю в ней все ответы, которые не дают мне покоя, переживания за семью, за свою любимую, за то, что приходится скрывать перед ней, не желая причинить боль. Амина не заслуживает такой боли, ни от кого вообще, но я метаюсь, совесть говорит об одном — что мать для девушки целый мир, с которым она не успела попрощаться, получить свои ответы, а сердце просит уберечь от этого знания до лучшего времени, до более спокойного, когда Амина будет больше доверять мне, разделит со мной нашу совместную жизнь. Совесть и сердце правы по-своему, у каждой стороны свои оборотные значения, и выбирая лучшее из двух зол, лучше вообще не выбирать ничего. Чувствую, что пытка оборачивается уже больше наказанием для самого себя, я вынимаю свои ноги из песка, затем возвращаюсь к машине, получив то, чего хотел, того самого раскаленного тепла, чтобы кожей ощущать свои родные корни.
На пороге родительского дома меня встречает служанка, с опущенной головой, приветствует и сообщает, что отец у себя в кабинете. Благодарю её, затем поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Вспоминаю себя мальчишкой, носившемся по ней, и, как мама постоянно ворчала на меня, боясь, что я сверну себе шею. Волшебное, беззаботное детство, никаких жёстких ограничений, ничего такого, что могло способствовать разрушению до конечного остатка, как практически сейчас. Бесконечный контроль над каждым действием, над каждым сказанным словом, будто находимся в западне, среди которых нет настоящих людей. Остановился возле дверей в отцовский кабинет, ещё раз обдумывая все свои вопросы и ответы, которыми я намерен поделиться с ним. Только собираюсь постучаться, как вдруг меня хлопают по плечу сзади, слегка дёргаюсь от неожиданности и резко разворачиваюсь. Передо мной во всей красе стоит Бахтияр, ухмыляется, злорадствует, что сумел воспроизвести эффект неожиданности.