— Сейчас, — почти приказываю ей.
— Самииир, — мурлычет, ногтями проводит по спине, намеренно сильно. — Любимый…
Забываясь в ней, полностью отдаюсь своим чувствам. Неважно, что будет завтра, важно то, что есть сейчас. Мы с Аминой должны выстоять этот трудный путь и несмотря ни на что преодолеть его. Набираю темп, скользя в ней, ощущаю в животе нарастающую энергию, вот-вот готовую вырваться. Амина взрывается первой, крича в оргазме, и следом за ней разряжаюсь я сам, изливаясь в любимую, отдавая все, что только могу и больше. Она улыбается, и я не спешу выходить.
— Я чувствую, как ты пульсируешь во мне, — признается в своих ощущениях, прячась в изгибе моего плеча. Хочу видеть её глаза, поэтому облокачиваюсь на локти перед её головой. Оставляю нежный поцелуй, совсем лёгкий.
— Я тоже чувствую, как сокращаются твои мышцы, любимая, — вновь целую, щекоча языком по губам. Амина смеётся, руками отмахивается.
— Люблю тебя, рухи, — тихо произношу, она замирает и серьезно смотрит мне в глаза.
— Знаю, — так же тихо. — И я тебя, Самир, уже давно.
Затем я выхожу из неё, она морщится, но потом говорит, что не хотела, чтобы я покидал ее, будто опять душа раскололась напополам. И я понимаю Амину, потому что сам точно также себя чувствуют, но женщине легче объяснится, чем мужчине и это наше наказание. Ванна уже остыла, и пока я привел себя в порядок, Амина уснула, подмяв под себя подушку. Подошёл ближе, накрыл простыней, затем убрал волосы, чтобы ей было удобно и не жарко. Нашел брюки, и вышел из комнаты, закрывая на защёлку. Теперь нужно заняться делами и первое, что я хочу проверить, это причастность Бахтияра к смерти Валентины, матери Амины.
Глава 13
Фархад
Многое становится ясным, когда начинаешь понимать, что всё это время ты был лишь заложником своей же собственной жизни. Самокопание и самобичевание ни к чему путевому не приводит, а, нет, все равно возвращаешься к этим чувствам, которые душу всю уже истрепали, образуя кромешную пустоту.
Валентина…
Я каждый день молю Аллаха, чтобы дал возможность вновь с тобой встретиться, возможно, объясниться нам обоим перед друг другом. Хотел бы я дать нам снова шанс начать, что было раньше. Но я не ценил того, что имел. Хотел больше, быть больше для неё, а оказалось, я и так для неё всё. Но я не оценил этого. Закрыл глаза на всё, включая и на свою вторую жену Рамилю. Прекрасная юная девушка стала мне дополнением. А почему я так поступил со своей первой любовью, предавая наш союз? Потому что глупец, который не ценил, что имел. Любовь Валентины стоила жизни, а вместо этой прекрасной жизни, я сделал ей больно, показал, на что способен. На зло взял вторую жену, лишь бы расшатать на что-то более взрывоопасное.
И расшатал.
Превратил прекрасную женщину, мать моей дочери в облик, пустой и бездушный по отношению ко мне. Я сам своими собственными руками потушил тот огонёк, который при взгляде на меня превращался в пламя, в страсть, в похоть. Каждая наша с ней ночь болью в груди отдаётся, вспоминаю всё до мелочи. Как томно вздыхала подо мной, как отдавалась, но и брала сполна. Валентина любила меня, а я все разрушил, стал просить от неё невозможного. Моя вторая жена видела нашу тесную связь и даже однажды лёжа в одной с ней постели, когда был её день провести время с мужем, пыталась выведать у меня, зачем я так поступил, ведь саму Рамилю я не любил, и, наверное, мне сложно вновь влюбиться. Уважение, да, есть, но нет взаимного чувства. Сама Рамиля тоже скрепя сердце отдается мне каждую нашу ночь в соитии. Я нарушил планы её родителей, ведь просто взял и выкрал девушку. Потому что взыграли гормоны. Увидел и захотел, ну и, чтобы Валентину проучить. Да только вышло всё иначе.
— Фархад, — в кабинет без стука входит моя вторая жена, вырывая из своих воспоминаний. Я до сих пор в шоке, что мою дочь использовали, как половую тряпку и выбросили погибать посреди пустыни. А главное, кому это надо было? Нет ни единого ответа, хотя Башир и Самир, оба ищут любую зацепку, дабы найти и наказать виновного. Сам лично устрою самосуд, и пусть будет так, как судьбой уготовано. Женщина подходит ближе, гладит меня по щеке, направляя лицо на себя, встречается со мной взглядом. Она милая, теплая, ласковая, но не Валентина. Нет в Рамиле ко мне того животного волнения, когда в воздухе, словно ток искрит, оставляя обожжённые следы повсюду. Я вырываюсь из её рук, вновь беру трубку, вдыхая в себя дурман, чтобы хоть на долю секунды забыться, и никогда не вспоминать этого сложного прошлого. Рамиля покорно опускает глаза, замечаю, что они у неё на мокром месте, но женщина держит все эмоции в себе. Боится меня, что вновь взорвусь, круша всё, что попадётся под руку.