Рев пожарных сирен достиг ушей Юити. Стихнув вдалеке, он повторился. В конце концов Юити услышал этот звук в третий раз где-то совсем далеко.
«Еще один пожар… – Юити погнался за ускользающим шлейфом мыслей. – Как в тот день, когда я впервые ходил в парк. В большом городе всегда где-то пожар. А с пожарами всегда нога в ногу идут преступления. Бог, отчаявшись выжечь преступления огнем, видимо, распределил пожары и преступления в равных количествах. Так, преступление никогда не будет поглощено пожаром, в то время как невинность может сгореть. Вот почему страховые компании процветают. Чтобы стать чистой и невосприимчивой к огню, разве не должна моя невинность сперва пройти испытание огнем? Моя абсолютная невиновность по отношению к Ясуко… Разве я когда-то не молил Бога, чтобы родиться заново ради Ясуко? А теперь?»
В четыре часа дня два студента обменялись рукопожатиями перед станцией Сибуя и расстались. Ни у кого из них не было чувства, что он покорил другого.
Когда Юити пришёл домой, Ясуко сказала:
– Ты сегодня необычно рано. Собираешься пробыть дома весь вечер?
Юити ответил, что собирается, но они с женой все-таки отправились в кино. Сиденья были узкими. Ясуко прижалась к его плечу. Неожиданно она отстранилась. Её глаза хитро сузились. Всем своим видом она напомнила сейчас собаку с настороженными ушами, делающую стойку.
– От тебя хорошо пахнет. Ты пользовался своим лосьоном для волос, верно?
Юити начал было отрицать, но спохватился и сказал, что она права. Однако Ясуко, кажется, поняла, что этот запах не мог принадлежать её мужу. Ну и что такого? Действительно, ведь этот запах не мог принадлежать и женщине.
Глава 9. РЕВНОСТЬ
«Я сделал потрясающую находку, – писал Сунсукэ в своем дневнике. – Подумать только, найти такую совершенную живую куклу! Юити поистине уникален. И не только, он безразличен к морали. Он не приверженец осмотрительности, которой другие юноши курят фимиам. Он не берет на себя ни малейшей ответственности за свои поступки. Его мораль сводится к бездействию. Таким образом, когда он начинает что-то делать, он нарушает принципы своей морали. Этот юноша разлагается, как радиоактивное вещество. Он действительно то, что я так давно устал искать. Юити не верит в бедствия современного мира».
Через несколько дней после благотворительного бала Сунсукэ стал строить планы случайной встречи Кёко и Юити, от которого услышал о заведении «У Руди», и предложил встретиться там вечером.
В полдень Сунсукэ Хиноки должен был произнести речь, чего ему совершенно не хотелось делать. Он снизошел до этого из необходимости содействовать распространению своего полного собрания сочинений. В полдень уже была заметна прохлада ранней осени. Мрачная фигура старого писателя, облаченная в европейский костюм с шелковой подкладкой, устрашала помогавших ему с лекцией. Сунсукэ стоял на кафедре, все еще не сняв кашемировых перчаток. Он не находил нужным сделать это. Нахальный молодой человек, один из организаторов лекции, проявил заботу и подсказал Сунсукэ, что тот забыл снять свои перчатки, поэтому он начал лекцию в перчатках, просто чтобы досадить ему.
Число слушателей, заполнивших зал, насчитывало около двух тысяч. Сунсукэ смотрел на них с презрением. Среди представителей лекционной аудитории наблюдаются те же причуды, что и в современной фотографии. Тут и техника выжидания счастливой случайности, метод заставания врасплох, благоговение перед естественностью, вера в неприукрашенную правду, переоценка обыденности жизни, интерес к анекдотам – все повальные увлечения, которые принимают в расчет только люди, сопоставляющие такие избитые материи. Фотографы говорят: «Расслабьтесь», или «Продолжайте говорить», или «Улыбнитесь, пожалуйста». Аудитория требует того же. Люди пристрастились к искренности и незагримированным лицам. Сунсукэ ненавидел озабоченность современной психологией, в соответствии с которой считалось, что его случайные импровизированные замечания или его повседневные действия гораздо ярче передают его индивидуальность или идеалы, нежели его старательно отшлифованные сентенции.
Сунсукэ подставил знакомое всем лицо под взгляды бесчисленных любопытных глаз. Перед этой толпой, убежденной без тени сомнения в том, что индивидуализм лучше, чем красота, он не чувствовал ни малейшего превосходства. Сунсукэ безразлично разгладил тонкую бумагу для записей и сверху водрузил граненый стеклянный графин с водой вместо пресс-папье. Влага проникла в чернила и окрасила его записи в приятный цвет индиго, что напомнило ему океан. При этом у него почему-то возникло ощущение, что в этой черной как смоль двухтысячной аудитории Юити, Ясуко, Кёко и госпожа Кабураги скрыты от его глаз. Сунсукэ любил их, потому что они были не из тех людей, которые ходят на подобного рода лекции.