Токийский вокзал исчез вдалеке. Госпожа Кабураги издала тихий вздох. Если она позволит хоть малейший намек на свою любовь, долгожданный отдых для Юити определенно будет испорчен. Когда поезд кидало из стороны в сторону, их голые плечи соприкасались время от времени, но когда такое случалось, именно она спокойно убирала руку. Она опасалась, что, если Юити почувствует её любовь даже по малейшему трепету с её стороны, кончится тем, что он будет раздосадован.
– Как поживает господин Кабураги?
– Он живет отдельно от своей жены. Полагаю, можно сказать, что так было всегда.
– Он еще не изменил своих привычек?
– Теперь, когда я всё о нём узнала, он стал гораздо спокойнее. Когда мы прогуливаемся по городу, он, поддразнивая меня, восхищается: «Ну разве этот малыш не прелесть?»
Юити ничего не ответил, и через некоторое время госпожа Кабураги спросила:
– Тебе не нравится, что я говорю подобные вещи?
– Да, – ответил юноша, не глядя на неё. – Мне не правится слышать о подобных вещах из ваших уст.
Чувствительная женщина видела насквозь детские капризы, которые этот сосредоточенный на себе юноша скрывал от окружающих. Это было чрезвычайно важное открытие. Это означало, что Юити все еще питает в отношении её какие-то иллюзии. «Пожалуй, я должна действовать, будто ничего не понимаю. Я должна казаться совершенно безобидной возлюбленной», – решила она с некоторым удовлетворением.
Спустя какое-то время усталая пара уже спала. Утром в Камэяма они пересели на линию Тоба, затем на линию Сима и более часа спустя прибыли на последнюю остановку Касикодзима – остров, соединяющийся с материком одним только коротким мостом. Воздух был удивительно чистым. Два путешественника сошли на незнакомой станции и вдохнули морской бриз, дующий с многочисленных островов залива Эго.
Когда они добрались до гостиницы на вершине холма Касикодзимы, госпожа Кабураги попросила предоставить им одну комнату на двоих. Не то чтобы она совсем ничего не ожидала. Госпожа Кабураги не знала, что делать с этой своей трудной любовью. Если это можно назвать любовью, это была любовь incognita. Ни в одной пьесе, ни в одном романс не было описано ничего подобного. Ей приходилось полагаться только на себя, пробовать на свой страх и риск. Если она сможет проспать одну ночь с мужчиной, которого так сильно любит, не торопя событий, то когда родится новый день, еще мягкая, лихорадочная любовь обретет форму и закалится как сталь, благодаря такому тяжкому испытанию. Когда их проводили в номер, Юити увидел две кровати, стоящие рядом, и изумился, по потом смутился, что засомневался в ней.
День был прекрасный, бодрящий, не слишком жаркий. Отдыхающие, приехавшие в отель на неделю, обычно задерживались дольше. После обеда они пошли на пляж на полуострове Сима рядом с мысом Годза. Они добрались туда на большой моторной лодке, которая курсировала со стоянки позади отеля вдоль узкого входа в залив Эго.
Госпожа Кабураги и Юити надели легкие рубашки поверх купальных костюмов. Их окружало величавое спокойствие природы. Морской пейзаж состоял не столько из чередующихся островов, сколько из скоплений многочисленных островков. Береговая линия была сильно изрезана, и казалось, что вода украдкой пробирается дальше на сушу, поглощая её. Так, своеобразное спокойствие пейзажа роднило его с видом средоточия наводнения, над которым величественно возвышались только широкие холмы. На западе и на востоке, насколько хватало глаз, повсюду, до неожиданных ущелий в горах, простиралось сверкающее море.
Поскольку утром некоторые приезжие уже съездили искупаться и возвратились, в лодке, когда она отчалила в полдень, было всего пятеро, если не считать Юити и госпожу Кабураги. Пассажирами были молодая пара с ребенком и еще одна пара американцев средних лет. Лодка пробиралась между плотиками ама – ныряльщиц за жемчужными раковинами, которые плавали повсюду на спокойной поверхности залива с изрезанной береговой линией. Плотики использовались для того, чтобы к ним подвешивать погруженные глубоко в море корзины, полные моллюсков-жемчужниц. Поскольку лето уже близилось к концу, самих «морских дев» ама нигде не было видно.
Они поставили складные стулья на палубе на носу лодки и уселись на них. Вид обнаженного тела госпожи Кабураги, которое Юити видел в первый раз, вызывал у него восхищение. В нём сочетались элегантность и зрелость. Всё тело состояло из изящных изгибов, красота ног была такой, словно женщина с детства привыкла сидеть на стульях. Особенно прекрасной была линия от плеча к предплечью. Госпожа Кабураги ничего не предпринимала, чтобы защитить от солнечных лучей свою слегка загорелую кожу, на которой не было заметно ни малейших признаков возраста.
Округлость линии от плеча к запястью в изменчивой тени от её волос, развевающихся на морском ветру, походила на голые руки благородных матрон Древнего Рима. Освободившись от навязчивой идеи желать это тело из чувства долга, необходимости увлечься им, Юити прекрасно понимал эту красоту. Госпожа Кабураги сияла рубашку. Она разглядывала острова, блестящие на солнце. Их было очень много. Они проплывали мимо, потом исчезали вдалеке. Юити представлял множество жемчужин, начинавших созревать в корзинах, подвешенных глубоко в море на бесчисленных жемчужных плотах, под этим солнцем позднего лета.
Вход в залив Эго разветвлялся на многочисленные узкие бухточки, из одной появилась лодка и заскользила по поверхности моря, видимо направляясь к берегу. В зелени окружающих островов можно было видеть крыши домов добытчиков жемчуга. Вместе взятые, они образовывали лабиринты улиц.
– Ой, хамаю! – воскликнул один из пассажиров.
На одном из островов то тут, то там были видны группки белых цветов. Госпожа Кабураги посмотрела через плечо юноши на легендарные цветы хамаю, которые теперь почти уже отцвели.
До сих пор она не испытывала особой любви к природе. Её привлекали только тепло тела, пульс, плоть и кровь, а также запах человеческого тела. Но панорама, представшая перед глазами, сейчас тронула её жестокое сердце. Почему? Потому что природа, казалось, отвергала её заигрывания.
Вернувшись с купания, перед ужином, они вдвоем отправились в гостиничный бар выпить по коктейлю. Юити заказал мартини. Госпожа Кабураги велела бармену смешать абсент, французский и итальянский вермут и приготовить ей коктейль.
Они были восхищены красками закатного зарева. Их напитки, пронзенные лучами заходящего солнца, сверкали оранжевым и светло-коричневым, потом стали малинового цвета.
Хотя окна повсюду были открыты, не чувствовалось и намека на ветерок. Таков был знаменитый вечерний покой побережья Исэ-Сима. Палящая атмосфера, нависшая словно тяжелая шерстяная ткань, не нарушала здоровое спокойствие юноши, оживленного и душой и телом. Радость после купания в море и принятой ванны, сознание присутствия возрожденной красивой женщины рядом, всё понимающей и всё прощающей, вполне уместная степень опьянения – эти божественные дары были как подарок судьбы. Но та, что была рядом с ним, чувствовала себя несчастной.
«Как бы то ни было, этот мужчина должен иметь хоть какой-то опыт», – не могла не думать госпожа Кабураги, любуясь безмятежным взглядом юноши, не хранящего ни малейшей частицы уродства, которая могла существовать в его памяти. Этот человек постоянно живет сегодняшним днем, в данном месте, не отягощенный угрызениями совести.
Госпожа Кабураги теперь хорошо понимала те привлекательные моменты, что постоянно окружали Юити. Он купался в привлекательности, как человек, пойманный в ловушку. «Ты должна быть веселой, – думала она. – Если нет, будет как раньше, не более чем повторение несчастливых встреч, тяжелых словно камень».
В этой поездке в Токио и последующей экскурсии на Сима её решительное самопожертвование оказалось тяжелым испытанием. Это была не просто сдержанность. Это было не просто самообладание. Это была жизнь, такая, которой жил Юити. Госпожа Кабураги заставила себя осознать и поверить в мир, который видел Юити, приняв все меры предосторожности, чтобы не позволить собственным желаниям ни малейшей вольности. Таким образом, потребовался длинный и трудный курс ученичества, прежде чем она смогла в равной степени ругать и надежду и безнадежность.