– Вы знаете, мой папа сейчас в Киркленде. Он говорит, что хочет вернуться ко мне с мамой.
– Он хочет? – Нэсти внимательно посмотрел на Бобби. – А ты хочешь этого?
Два тонких плечика поднялись вверх.
– У многих детей мамы и папы не живут вместе.
– Но ты хочешь, чтобы у тебя были и папа и мама?
– Да, конечно. Но мой папа раньше не хотел меня.
Перед Нэсти промелькнула нагловатая ухмылка Сэма Доджа.
– Конечно, так и было. – А что еще он мог сказать? Нэсти вспомнил рассказ Полли о предыдущем визите этого человека.
– Да, он не хотел, – сказал Бобби. – Я думаю, мама не любит его. Она чуть не сошла с ума, когда он приезжал раньше. Мама, наверное, хочет, чтобы он снова уехал.
– Она сделает так, чтобы было лучше для тебя. – Если бы Нэсти мог поверить, что он сам больше подходит Полли, то сейчас почувствовал бы себя намного лучше.
Бобби оторвал воротник от своей футболки.
Красное хлопковое платье замелькало в окне, как только Полли подошла поближе.
С одной стороны, Нэсти хотелось, чтобы Полли развернулась и ушла в дом. С другой стороны, он с нетерпением ждал ее, чтобы побыстрее закончить разговор с ее сыном.
– Мама сказала мне, что вы хотели рассказать забавную историю про ваше имя.
– Гмм? – Нэсти пытливо посмотрел на мальчика. – Забавную? Ну да, действительно забавную. Так получилось, что я как бы сам выбрал его.
– Ваше собственное имя? – В глазах Бобби зажглись огоньки, что было добрым знаком. – Правда? Вы выбрали свое имя? Я не знал, что это можно сделать.
– Я тоже не делал этого в действительности. По крайней мере, тем способом, о котором ты подумал. Оно было моим прозвищем, когда я был мальчиком, и прилипло ко мне.
– Вам нравилось оно?
Нэсти задумался: сказать правду или солгать?
– Я всегда хотел всем что-то доказать. Глупо, конечно. Один мальчик услышал, как кто-то из мужчин называет меня… противным, гнусным. Этот мальчишка подумал, что будет очень смешно, если он тоже станет называть меня противным, в общем, Гнусом. Ну, например, так: «Вот идет Гнус». Или: «Фу, Гнус здесь, я чувствую, как от него воняет». Ты, наверное, знаешь такие шутки?
Бобби нахмурился. Заметив, как он напрягся, Нэсти понял, что мальчик очень хорошо знает, какими жестокими могут быть дети.
Полли вошла в мельницу и исчезла из поля зрения.
– Вы, наверное, тогда уже были большим мальчиком, – сказал Бобби.
– Да, довольно большим.
– Вы могли бы заставить других детей называть вас так, как вам бы хотелось.
Нэсти немного подумал и улыбнулся:
– Да, наверное, мог. – Он представил, как Полли, остановившись внизу у лестницы, слушает их разговор. – Если бы такое случилось снова, я поступил бы по-другому.
– Мне кажется, Нэсти – прекрасное имя.
Нэсти взъерошил волосы мальчика.
– Думаю, что ты уже взрослый мальчик.
«Этот ребенок испытал горечь невзгод и научился не желать того же другим», – подумал он.
– А почему кто-то назвал вас противным?
– Я думаю, потому, что он на самом деле так считал.
– А почему вы захотели оставить это имя?
Нэсти взглянул на лестницу. Полли стояла внизу, она слышала каждое слово… Он провел ладонью по волосам Бобби. Это было испытанием. Полли теперь будет знать, как он устанавливает отношения с ее мальчиком.
– Я не задумывался об этом. Наверное, потому, что был нерешительным, а хотел что-то представлять собой. Прозвище дало мне такую возможность. Они называли меня Гнусом, поэтому я им стал. Ты сказал, что я был уже большим, а мне только предстояло стать большим. Но это потребовало некоторого времени, потому что, когда меня впервые так назвали, я был совсем маленьким. Наверное, не старше, чем ты. Сначала я переживал, потом привык. – Нэсти больше не оглядывался на лестницу. – Я заслужил свое имя. Я стал дерзким забиякой, никто не рисковал вставать на пути Гнуса.
– Разве ваша мама не ругала вас?
Нэсти молчал. Впрочем, несколько слов едва не сорвалось с его языка.
– Я не знаю, о чем думала моя мама. Она или работала, или спала. А если не занималась ни тем, ни другим, то проводила время со своими друзьями.
«Мужчины и вино – вот какие у нее были друзья», – мысленно добавил Нэсти.
Мальчик наморщил нос:
– Это было тяжело, да?
– Да, сначала. – Нэсти до сегодняшнего дня никогда не позволял себе вспоминать о своей матери. – Не у каждого ребенка есть такая мама, как у тебя.
– Моя мама точно бы набросилась на того мальчика, который дал вам такое прозвище.
– Это был не мальчик, это был мой отец.
Он и Бобби посмотрели друг на друга. Нэсти сунул за щеку жвачку.
– Вы, наверное, сделали что-нибудь такое, что сильно разозлило его. – Довольно меткое замечание.
Очень плохо, что в мире мало людей, способных мыслить так здраво, как Бобби Кроу.
– Он, возможно, и не сказал бы этого, если бы подумал, что кто-нибудь может его услышать.
– Я разозлил его тем, что родился. – Нэсти невесело рассмеялся. – Мой отец… О, это отдельная история.
Мальчик внимательно смотрел Нэсти прямо в глаза:
– Он не хотел, чтобы вы родились?
– Он сбежал до того, как я родился. Он ничего не знал обо мне, пока не появился через несколько лет, разыскивая мою мать. Мы уехали с ранчо, где я родился. Я играл на тротуаре с детьми, когда он пришел, и слышал, как громко они с мамой кричали в нашей квартире. Затем он вышел и посмотрел прямо на меня. Он сказал… да, добрый старый папочка сказал очень много такого, что я не могу повторить здесь сейчас. Но он сумел, взглянув на стайку мальчишек, узнать меня.
– Как? – Бобби решил снять футболку и стянул ее через голову.
Потом обмотал вокруг бедер.
– Как он смог узнать вас?
– К несчастью, я был очень похож на него. – Совсем не желая этого, Нэсти вновь увидел того мужчину, своего отца, глазами мальчика Нэсти Феррита. – Он с первого же взгляда возненавидел меня. Он спросил, как меня зовут.
На лице Бобби появилось недоверчивое выражение.
– Он не знал вашего имени?
– Нет. И когда я ответил ему, он переспросил: «Ксавье»? И рассмеялся. Потом он сказал: «Что за чудное имя у такого противного маленького ублюдка!» Я пережил этот период, когда мне хотелось…
Черт возьми, о чем он собирается рассказать семилетнему ребенку? О человеке, с которым он разговаривал один раз в жизни. О том, как зол был тот человек, если позволил всему свету называть своего сына ублюдком.
– Мы с вами оба ублюдки, – сказал Бобби и плотно сжал губы. – Я знаю, что значит это слово, – добавил он, помолчав.
В эти напряженные мгновения Нэсти даже забыл о Полли: он засмотрелся на небо.
– Зато мы оба что-то представляем собой, – сказал он. – Ты замечательный. Твоя мама считает, что ты самый замечательный мальчик в мире, она сама мне об этом сказала. Но я понимаю, что ты иногда чувствуешь. Я сам прошел через это. Ты можешь поговорить со мной о своих чувствах, и все, что ты расскажешь мне, я пойму.
Нэсти раньше не собирался говорить об этом с ребенком, но получалось, что такой разговор неизбежен. Если и была какая-нибудь надежда на возникновение близких отношений между ним и Бобби – между ним и Полли с Бобби, – то это могло произойти только на основе их полного взаимного доверия.
Бобби молчал. Он сложил руки на груди и наморщил лоб.
– О чем ты задумался? – спросил Нэсти.
Он взглянул в окно, ожидая увидеть Полли, медленно идущую обратно, но не увидел.
Бобби надул щеки и шумно выдохнул:
– Я боюсь.
Этого Нэсти не ожидал. Он фальшиво улыбнулся:
– Почему ты боишься? Ты путешествуешь. Мы с тобой увидим много необычного…
– Я уже не маленький. Я понимаю, когда люди чего-то недоговаривают. Ведь что-то случилось, не так ли?