Он приподнял ее голову, заглянул в глаза. Когда он смотрел на нее вот так, все виделось ему по-другому, словно она представала перед ним в совершенно ином свете.
— Я скажу тебе правду. — Она справилась с волнением, собираясь сделать свое признание. — Мне хотелось близости с тобой, Себастьян, как бы безнравственно это ни звучало.
Он ничего не ответил, продолжая пристально вглядываться в ее глаза.
Сьюзен понимала, что нет нужды больше лгать. Она по собственной воле опозорила себя, признавать это надо точно так же свободно.
— Пусть мы постоянно спорим и ни в чем не можем согласиться, я почувствовала большое уважение к тебе с той минуты, когда мы познакомились в Верхних залах. Ты влек меня с такой страшной силой, что я даже не отваживаюсь искать этому объяснение.
— Сьюзен… я должен тебе кое-что тоже объяснить. Нечто такое, что очень сильно меня смущает. — Себастьян положил ей на плечо свою сильную руку и крепко прижал к себе. И после этого долго молчал. — Когда я сказал, что мы предавались любви с тобой прежде… я… черт меня совсем побери… этого быть не может, тебе покажется полной бессмыслицей, но рассказать я обязан.
Сьюзен повернула лежавшую на его плече голову, примостилась на могучем бицепсе, чтобы лучше видеть лицо Себастьяна.
— Несколько недель тому назад у меня была интимная близость с женщиной — в Лондоне, во время торжественного приема. Кругом царила кромешная тьма, а я еще был навеселе, вот и перепутал ее с другой.
«Господи боже!» Сьюзен похолодела, а сердце затрепетало пойманной пташкой. Этого не может быть! «Ах, Боже милостивый, помоги мне!»
— Я с той ночи повсюду разыскивал ее, хотя знаю лишь то, что она шотландка, а волосы у нее черные как вороново крыло. Вот как твои. — Он склонил голову набок, пристально глядя на Сьюзен. — Сьюзен, мои руки помнят тебя. И мое тело помнит тебя.
— Что ты т-такое говоришь… Себастьян? — В ожидании его дальнейших откровений она просто окаменела. От страха перед тем, что каждое новое слово сообщало — нет, не о ней самой, а о том, кто на самом деле он. «О боже!»
— И хотя я не знаю, как Провидению было угодно привести меня в Бат, для чего, но я всеми фибрами души верю, что именно вы, мисс Боннет, стали моей невольной жертвой там, в библиотеке, во время приема.
Она едва дышала, а сердце стучало, как колокол. Ей казалось, что нужно сейчас же бежать, иначе легкие разорвутся от нехватки воздуха.
Как это могло случиться? Она сбежала из Лондона — только для того, чтобы оказаться снова в его объятиях. Чтобы снова опозорить себя. Господи, да отец никогда не простит ей этого. Никогда!
— Сьюзен, мисс Боннет. Умоляю вас простить мне то, что я выдавал себя за другого. Я очень дорожу истиной и все же за последние недели обнаружил, что говорю все меньше и меньше правды. Даже вам я солгал.
Сьюзен упорно отводила глаза, искренне желая совсем спрятаться под одеялом. Он говорит о лжи, но ведь его обман и в сравнение не идет с ее обманом. С тех пор как она приехала в Бат, притворство сделалось ее второй натурой.
— Некогда меня звали лордом Уэнтуортом, но уже несколько месяцев я ношу другой титул. — Он выпростал руку из-под одеяла и взъерошил волосы. — У меня были свои причины скрывать настоящее имя, и к тебе это не имеет ни малейшего отношения. И все же я должен теперь тебе признаться. — Он опять надолго замолчал, сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с духом, чтобы произнести то, что Сьюзен и сама уже поняла.
Она затаила дыхание. «Пожалуйста, не нужно ничего говорить. Ну пожалуйста, пусть окажется, что это все не так!»
— По правде, Сьюзен, меня зовут Себастьян Бофорт, герцог Эксетер.
* * *«Боже милостивый!» А ей так хотелось уверить себя в том, что она неправильно собрала картину из кусочков головоломки, из обрывков его воспоминаний, но теперь убаюкивать себя такими надеждами стало невозможно. Сердце так гулко стучало о ребра, что ей казалось: Себастьян не может этого не слышать.
Теперь ей больше негде прятаться. Она безразлично посмотрела на герцога, разыгрывая полнейшее неведение. Он был твердо уверен в том, что именно с ней возлежал во время приема. С этим ясно, но пока он еще не знал, что ее зовут вовсе не мисс Боннет.
А впрочем, если миссис Хадлстон не лгала, и газетчик из «Бат геральд» — ведущий раздела «Невероятно, но! факт» — разнюхивает, кто она на самом деле, всего через несколько дней (если не раньше) и он сам, и весь город об этом узнают.
— Право, не знаю даже, что вам ответить, ваша светлость, — пробормотала она. И сказала чистую правду.
— Я понимаю, что не знаешь. — Он выскользнул из-под вороха одеял и бросился к их промерзшим одеждам. — Я столько раз просмотрел список гостей моей бабушки, что даже сбился со счета, и совершенно уверен, что никакой мисс Боннет в этом списке не числилось.
— Мне, ваша светлость, и самой это прекрасно известно.
— Я ведь сказал, что тебе это будет непонятно, но только я чувствую то, что чувствую. — Он повернулся, его крепкое, мускулистое тело силуэтом вырисовывалось на фоне лучиков света, проникавшего сюда через щели в дощатых стенах. Сьюзен изо всех сил зажмурилась. Несмотря на то что она теперь знала, кто он, ее тело страстно желало слиться с ним снова.
— И не забывай — ты согласилась звать меня просто Себастьяном. — Он улыбнулся ей, слегка смутившись, и выгнул бровь.
— А я остаюсь Сьюзен — даже при свете дня. — Она ответила ему столь же ослепительной улыбкой, а он тем временем вернулся с одеждами к их гнездышку и разложил все на одеялах, завернув в лежавшую сверху клеенку.
— Что ты делаешь?
— Наша одежда покрылась ледяной коркой. Стоит той растаять, как все быстро высохнет. Надо только время от времени шевелить одежду под клеенкой и надеяться на то, что влаги там не так много, чтобы промочить груду одеял насквозь.
— Понятно. Как же это я сама не догадалась?
— Ты, моя прелесть, была слишком занята тем, чтобы спасти меня и поддержать во мне огонек жизни. — Он подмигнул ей, усмехнулся.
Как ей хотелось во всем ему признаться! Нельзя, никак нельзя. Стоит ему узнать, что она — леди Сьюзен Синклер, и она окажется на грани изгнания из семьи. А жизни без своих братьев и сестер она себе не могла представить. Они были для нее самыми дорогими. И вместе они являли собой силу. В отличие от всех прочих, они любят ее такой, как есть, и ни за что не оставят ее беззащитной и несчастной, как сделали родители и Саймон.
Нет-нет, если им с герцогом суждено выбраться из этого ледяного сарая, она должна бежать от него, пока он не узнал ее настоящего имени. Выбора нет. Надо уйти, пока он сам не покинул ее, а он это сделает, как только узнает, какая слава ходит о Сьюзен Синклер.
* * *Остаток утра они бродили по всему гумну, отыскивая, чем бы развести костер. Пробовали тереть обломки досок над соломой, ударяли гвоздем о гвоздь (других металлических изделий под рукой не оказалось), но все эти попытки ни к чему не привели — они только утомились и стали дрожать от холода. Тогда они снова поспешили забраться под ворох одеял и там немного согрелись.
К середине дня (если судить по положению солнца, лучи которого пробивались сквозь щели в досках) Себастьян и Сьюзен всунули ноги в свою влажную обувь, прихватили клеенчатую полсть и отважились выйти из сарая, чтобы набрать побольше снега и утолить мучившую их жажду.
Стоило отворить двери, и в грудь им с неистовством разъяренного быка ударил порыв ледяного ветра, даже дыхание забивало.
— Мы здесь не выдержим дольше двух-трех минут. — Себастьян загнул края клеенки. — Набирай снег, сколько сможешь. Быстрее!
Но Сьюзен была не в силах пошевелиться, она застыла и смотрела прямо перед собой. Все вокруг было засыпано снегом выше колен, и если бы среди белых сугробов не вздымался черный остов сломанной коляски, ни за что нельзя было догадаться, что рядом проходит наезженный тракт. У нее защипало в глазах.