— О леди Сьюзен Синклер. — Бабушка говорила с явным трудом, словно перед тем она плакала. А имя Сьюзен произнесла так резко — будто плюнула. Но Себастьян не почувствовал яда в ее тоне и не придал этому значения, обрадовавшись уже тому, что речь шла не о мисс Астер.
— Ты хоть знаешь, что она собой представляет, милый мальчик? Кто на самом деле она такая, эта особа, непрестанно шокирующая все приличное общество?
Себастьян пытался вглядеться в лицо бабушки, хотя это и было нелегко. Но хотелось понять, почему она держится так странно, почему говорит так жестоко, что вовсе не было ей свойственно.
— Не знаешь? Ну, так я тебе расскажу, милый. Не верь той чуши, которую пишут газеты: она отнюдь не респектабельная дама, и ты никоим образом не можешь допустить, чтобы ее имя связывали с твоим.
— Как вы можете так о ней говорить? Вы ведь прекрасно знаете, что меня уже не было бы в живых, если бы она ради моего спасения не поставила на карту свою жизнь! — Себастьян решительно прошел через всю комнату и остановился перед бабушкой, уперев руки в бока. У бабушки были опухшие веки, перед ней стоял пустой бокал.
— Она из семейства Синклеров, которых называют Семью Смертными Грехами — здесь, в Лондоне, ты не мог не слышать рассказов об их проделках и похождениях. На этих семерых братьев и сестер нет никакой управы; они настолько необузданны и непредсказуемы, что собственный отец отлучил их от родового гнезда, пока каждый в отдельности не исправится и не приумножит фамильной чести Синклеров. Твоя Сьюзен этого не добилась.
— Я и гроша ломаного не дам за все те басни, которые распространяют светские сплетники. Мне казалось, бабушка, что вы тоже стоите выше слухов и сплетен. — При этих словах бабушка невольно вздрогнула. — Я знаю Сьюзен куда лучше, чем вы или кто бы то ни было другой в лондонском высшем свете. И уверяю вас, бабушка, что она — женщина добрая, отважная и благородная…
Он замолчал, вдруг ясно увидев, к какому будущему стремится, и поняв, с какой единственной женщиной хочет это будущее разделить. Только со Сьюзен.
— Если леди Сьюзен Синклер примет мое предложение, то я твердо намерен взять ее в супруги!
Бабушка широко открыла глаза. Какой парадокс: всего несколько дней назад она побуждала Себастьяна жениться на девушке, которая во всем походила бы на Сьюзен, а теперь и слышать об этом не желает. Он вернулся к своему бокалу, наполнил его и осушил одним глотком.
Бабушка просто кипела негодованием. Она схватила свой бокал, поднесла к губам и недовольно поморщилась, увидев, что он абсолютно пуст.
— Твой отец сбился с пути истинного и запятнал родовое имя гораздо сильнее, чем ты думаешь. А тебе предназначено восстановить фамильную честь.
— Бабушка, я не в состоянии изменить прошлое. Теперь это мне совершенно понятно. Все, что в моих силах, — это прожить жизнь в соответствии с моими понятиями о добре и благородстве. Не могу сказать, заставят ли мои поступки других людей позабыть об ошибках, совершенных моим отцом. А я лишь могу постараться стать более достойным человеком. И я становлюсь таким рядом со Сьюзен.
— Ты величайший глупец, коль полагаешь, будто бы сумеешь восстановить фамильную честь, когда рядом с тобой будет эта женщина. Послушайся меня, мой мальчик, пока еще не поздно. Ты должен держаться как можно дальше от этого грешного создания! Для тебя она — сущая отрава! Поверь мне: она тебя погубит, она лишит тебя всяких надежд на карьеру в палате лордов.
— Уже поздно, бабушка, — проговорил Себастьян, медленно повернувшись и вглядываясь в старушку сквозь полутьму. — Мое сердце принадлежит ей. Я люблю ее.
Глава 18
Отбрось же ты леность,
Эту сирену свою…
Особняк Синклеров Площадь Гровенор-сквер
Пронизывающий холодный ветер, зажатый меж высоких каменных стен, лихорадочно метался по всему саду, словно оказавшаяся в загоне дикая лошадь. Опавшие листья кружились в хороводе у ног Сьюзен, пытаясь увлечь за собой шнурки ее ботинок и задувая сквозь кружевные чулки.
— Что это тебе вздумалось, Сью, выйти на прогулку в такой неласковый день? В гостиной уютно пылает камин. Может, зайдешь в дом, согреешься, мне компанию составишь? — Грант присел рядом с ней на мраморную скамью и сразу задрожал от холода. — Ты же себе отморозишь так все седалище. Скамья холодная, как лед.
Сьюзен только плечами пожала и продолжила разглядывать розы: их лепестки пока что еще не увяли, тогда как все остальные растения в саду уже покрылись темным золотом и начали засыхать.
55
Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н. э.) — древнеримский поэт. Эпиграф взят из его «Сатир» (кн. 2, сат. 3) в переводе М. Дмитриева.