Эльф, обращаясь строго к Брегу, громко и чётко произнёс:
— Я — старший надзиратель Серой стражи. Двадцать за мертвого, сто за живого, плюс полная индульгенция перед королевской властью…
Что сие значит, я не понял, зато суть сказанного прекрасно поняли другие, находящиеся здесь люди.
Впрочем, кое-что я осознал ясно: всего пара предложений могут заставить людей убивать!
И понеслось.
Мирс вскинул в сторону эльфа свой чёрный жезл. Стоило жезлу найти цель, как в лицо мне полыхнуло жаром, да таким, что мама не горюй.
Уже летя на пол: Лойт, проявив недюжую силу, вырвался из чужой хватки и толкнул меня, я успел увидеть, как родившаяся из жезла огненная волна затягивается в неистовый воздушный поток. И поток этот, огненным вихрем закручивается вокруг эльфа и Грина.
В следующий миг, обдав меня жаром, благо терпимым, огненно-воздушный кокон разорвался словно лопнувший смерч. Присутствующих в помещении людей швырнуло в стены. Тело моё перекрутило и весьма удачно придавило спиной к стене. Ровно так, чтобы я смог понять происходящее.
Ну как понять? Урывками.
Интеллигент, который Мирс, падал на пол. Из его рассечённой шеи хлестала кровь. Нанёс страшную рану никто иной как здоровяк Брег. Он не только устоял на ногах, но и с нечеловеческой скоростью выхватил оружие, успев его применить.
В следующий миг бородач взвыл что-то нечленораздельное. Что-то про какой-то запасной вариант.
Тем временем эльф непонятным мне образом избавился от верёвок. В руках его материализовались два похожих на мачете эфирных клинка, светящихся ярким золотым светом.
Намереваясь клинками воспользоваться, эльф бросился к одному из упавших на пол бандитов, безошибочно определив агента Лиги.
Вспыхивали защитные барьеры. Выхватывалось из ножен оружие. Неприлично быстро союзники стали заклятыми врагами. Услышав крик главаря, городские авантюристы с остервенением принялись резать и пинать людей Лиги. Те оказались не промах и, мигом опомнившись, вступили в ожесточённую схватку не на жизнь, а насмерть.
В дверном проёме показался бандит. Этот бандит был «породистым» бандитом, тем самым, которого бородач обозвал Глаубергом.
Глауберг явно стремился выразить кому-то своё возмущение, либо же банально тупил, так как даже не потрудился вытащить из ножен меч. В следующее мгновение голову его снесло магическим сгустком. Разбрызгивая кровь, обезглавленное тело упало на пол. Тут же, следом, в проходе появился принадлежавший Лиге боец. В секунду сориентировавшись, он направил ладонь на эльфа, который уже успел прикончить своими эфирными мачете двоих человек.
Вжавшийся в стену Грин вскинул руку одновременно с вражеским магом. Вероятно его нытьё, что за тридцать лет простоя «навыки уже не те», являлось именно что нытьём. Справившись с магической формулой быстрее противника, он шарахнул по проходу динамическим ударом. Буквально сложив пополам, Лиговского мага швырнуло в находящуюся за его спиной стену.
Вспыхнув как пролитый на пол бензин, сражение неожиданно быстро «прогорело».
Полученное благодаря магии, эльфу и Брегу преимущество, быстро переломило ситуацию в нашу пользу. Пусть я и не совсем понимаю, кто из присутствующих наши. За исключением Грина, конечно.
Оглушив последнего бойца Лиги ударом навершия, Брег, повернувшись к эльфу, крикнул:
— Есть ещё один маг уровня пика. Он на внешнем кольце.
Коротко кивнув, эльф выхватил из кобуры лежавшего на полу тела отобранный у меня револьвер и, поманив за собой Грина, выскочил в коридор, в котором судя по звукам продолжалась потасовка.
Брег и его люди, коих кроме здоровяка здесь имелось трое, коротко переглянулись. Поняв друг друга без слов, двое из них, сменив мечи на арбалеты, бросились вслед за эльфом. Брег же, помогая Лойту встать, виновато и как-то очень по-дружески произнёс:
— Лойт, я тут вспомнил, что имею на тебя зуб за то место с чешуйчатыми угрями. Так вот, я тут подумал, настоящие мужчины должны прощать друг другу мелкие обиды…
— Иди в жопу, — прошипел Лойт. — А ещё лучше, свали из Совиборга, — добавил он.
— А знаешь, это не такой уж и плохой вариант, — доставая ключи от сковывающих наши руки колодок, задумчиво произнёс бородач.
В Понтии болезненно боролись два чувства — ощущение нависшей над ним опасности и сыновья почтительность. Строго говоря, он всегда знал, что отец его человек недалёкий. При этом, знание это старательно задвигалось на задворки сознания, ведь отец — это отец. А в случае Понтия ещё и человек, сделавший для него всё возможное и невозможное. И не только в плане достатка и образования. Сидящий напротив немолодой мужчина являлся источником самой обычной, но, тем не менее, бесценной отцовской теплоты.