А вот последняя дата стала настоящей головной болью. Месяц Черемухи девятьсот девятого года от основания Келиварии выдался настолько спокойным, что единственной записью о нем была та самая «чушь собачья», которую Мика ни в грош не ставила.
Ни убийств, ни похищений, ни исчезновений. «Черная лилия» простояла в порту со второго по четвертый день, и ничего не случилось. А неделю спустя на стол Серипу Мавку легло заявление от достопочтенной Ариалы Дайры об исчезновении ее дочери Лорианы.
Той самой дочери, которую выгнали из дому за два года до этого.
Никаких сомнений: ее поспешили объявить пропавшей без вести, чтобы избежать пересудов о том, почему якобы пансионерка не возвращается домой по достижении шестнадцати лет.
«Прогуливалась по набережной… видели, как направлялась к старым карьерам… отсутствует сутки…» – Мика читала поблекшие от времени строчки отчета и не ощущала ничего, кроме разочарования.
Зачем же так явно указывать на развязку? Можно было обставить все куда правдоподобнее! А то – карьеры! Аж смешно. Неудивительно, что дело закрыли, и всплыло оно лишь потому, что в том месяце не случилось иных происшествий.
«Рост ниже среднего, телосложение хрупкое, волосы светлые…» – бесстрастно сообщал документ.
Хотелось разорвать его на части. Какие еще светлые волосы, какое хрупкое телосложение? Они там с ума посходили? Так боялись, что сыскари могут взяться за розыск блудной дочери, что даже ее внешность изменили? Рост ниже среднего, надо же!
Стало обидно до слез. И за себя, недостойную внимания, и за сестру, которая как раз подходила под описание, и за неизвестных ищеек, тративших время на поиски Лорианы Дайры.
– На обороте тоже есть, – подсказал дежурный. – В те времена бумагу экономили.
Страница перевернулась с легким шорохом.
Список опрошенных… Мика смотрела на сплошь незнакомые имена, и ей казалось, это все не о ней. Какие-то люди чуть ли не по минутам расписывали ее путь к карьерам, припоминали детали вроде серебряной заколки в волосах и туфель на высоком каблуке, некто сумел по памяти нарисовать портрет пропавшей… Набросок, если верить отчету, прилагался, но в папке его не обнаружилось.
Мика спросила об этом работника сыска – очень уж хотелось посмотреть на «себя». Тот пообещал проверить и, оглядываясь, исчез в глубине архива.
Пока он шуршал коробками, хватило времени пробежать глазами остальные заметки. Ничего интересного: местонахождение неизвестно, труп не обнаружен…
Погодите-ка!
– Вот, на дне завалялось, – произнес вернувшийся дежурный. – Хорошенькая мордашка. Сколько ж ей лет-то было? На вид – сущее дитя.
– Четырнадцать, – глухо ответила Мика. – всего четырнадцать.
Она еще раз перечитала смятую писульку – последний документ из материалов дела. Распоряжение старшего следователя Улора Кетты насчет создания двух копий отчета: одной для Ариалы Дайры, второй – для эйрона Ивора Эриэла, мужа предполагаемой жертвы.
– А ты… вы откуда знаете? – удивился ищейка.
– Из рапорта. – Папка захлопнулась с легким шорохом. – Откуда же еще?
– А-а-а…
Судя по разочарованному тону, он предпочел бы, чтобы собеседница объяснила свою осведомленность как-то по-другому. Например, ясновиденьем, беседой с духами или личным знакомством с пропавшей. Тогда новая сплетня о «той самой» звучала бы увлекательнее.
– Рисунок, будьте любезны, – напомнила Мика. – Это дело я возьму с собой. Оно закрыто, поэтому никаких проблем возникнуть не должно.
Ее заверили, что, согласно распоряжению господина Мавка, «госпоже смотрителю» позволено выносить из архива любые документы, кроме секретных.