Стараясь не производить лишнего шума, я задом пробрался к своему полотенцу и прилег.
Как я писал уже раньше, моя жена не дрочит, предпочитая еблю, и потому я впервые в жизни видел мастурбирующую женщину. И хотя у меня до женитьбы была одна подружка, которая, когда мы с ней ебались, всегда теребила пальцами свой клитор, «помогая себе», как она говорила, и в самом деле доводила себя благодаря этому до оргазма, все же видеть женский онанизм в чистом виде мне до сих пор не представлялось возможным.
Глубоко удовлетворенный, я остывал рядом с Марией. Она презрительно поглядывала на меня из-под полуопущенных век. Интересно, а это происшествие — измена ей или нет? (Тотже вопрос, который недавно занимал мою жену!) Мне удобнее было бы думать, что нет. А на самом деле? Что есть измена? Проделывание с другим тех же сексуальных действий, как и с тем, кому изменяешь? Тогда — да, измена, короткая случайная связь, адюльтер. Но ведь я другую женщину в себя не принял, мы оба всего лишь навсего отдались, если можно так сказать, открытому пространству секса, то есть, по сути, ничему. Тогда это — ничто, и нет здесь ничего предосудительного. Если бы встретил в жизни, я бы расцеловал эту прелестную онанист-ку: нечто порочное связывало теперь нас с нею — мы были одинаковы. Мы связаны с нею, как две параллельные, имеющие в бесконечности точку пересечения: удлиняемый перспективой, наш коитус был бесконечно мал в нашей связи, но неотвратимо реален, как геометрия Лобачевского. И при этом, естественно, оставлял место для Марии вместе с ее Любовником, если бы таковой захотел обнаружиться в этом своего рода свининге. Трансцендентный групповой секс в моей обычной манере, никого не ущемляющий и удовлетворяющий всех. И при этом — никаких физических контактов! Все — в ментальном плане, через потенциал. И любовник прекрасной незнакомки мог даже и не подозревать, что участвует таким неординарным способом в групповом сексе вместе со своей партнершей. А может, у нее любовница?
При мысли о лесбийских отношениях, я вновь ощутил приток свежей крови к половому органу: хуй стал быстро набухать. Не в силах сдерживаться, да и не желая этого делать, я подгреб к себе Марию и стал дрочить на нее. В том, что я проделывал сейчас, было что-то нехорошее, я это ощущал, но мужская амбиция, возникшая от прилива крови, уже несла меня — и я совершал неправильный поступок, не в силах остановиться. Я бы никогда не позволил себе в своем обычном уморасположении так опасно выскакивать таким образом из пространства любви к насилию, и тем самым подставляя себя под возможный не менее сильный ответ. Своими действиями я снял с себя защиту перед Богом, и теперь даже не мог предположить, с какой стороны и в какой форме ответный удар может обрушиться на меня. Теперь я был так же оголен перед Ним в трансцендентальном пространстве, как и здесь, перед Марией, на земле У пруда.
Та самая женщина, совершенно обнаженная, проследовала к воде невдалеке от меня, бросила в мою сторону взгляд и отвернулась. Ни на секунду не переставая дрочить, я встретился с ней глазами. Наглость — и наглость! Я хотел, чтобы она знала, что я — с Марией. Я хотел испытать ощущения человека, за которым наблюдают, как он ебется. Это острое чувство публичности интимной жизни! Все равно что опубликование личного интимного дневника, когда уже в независимой от тебя сфере — истории, литературе — навсегда фиксируется искренняя часть тебя, в которой ты уже ничего не сможешь ни изменить, ни переделать и которая существует уже независимо от тебя, то есть объективно. То же самое — быть в жизни отмеченным «про себя» посторонним человеком: ты уже остаешься в его фиксации таким реальным, каким он тебя увидел, и поскольку больше с ним никогда не встретишься — он же посторонний! — то ничего уже не сможешь ни изменить, ни объяснить. И таким уже навечно отпечатываешься в его части торсионного поля, в его нейроне Божественного сознания. В этом — имманентный роковой смысл публичности; но в этой же фиксации твоего следа во времени и ее прелесть! Твой миг остался в вечности таким, каким был — субъективным и истинным. И в этом часть твоего личного бессмертия. Потому и получается: чем больше людей вспоминают о тебе, как о чем-то своем, тем более истинная создается картина, и тем ты все более реален в бессмертии относительно будущих поколений.