Я дрочил долго, и прекрасная купальщица успела наплаваться. А я приурочил свой конец к ее возвращению, чтобы проходя мимо к своему месту в зарослях, она могла отметить мои захлебывающиеся стоны и извивы. Я желал, чтобы она это заметила! А случилось так, или нет, не знаю: в этот момент слияния с трансцендентным знать я ничего не мог. Возможно, она миновала нас, даже и не обратив внимания! Обрызганная молофьей, Мария лежала безропотно и покорно. Знала ли она о порывах моего безудержного вожделения? Думаю, да, знала. Мысли и чувства передаются через торсионные поля, а она может считывать эту информацию беспрепятственно благодаря своему трансцендентному положению.
Я лежал навалившись на нее и отдыхал после двойной работы. Мария не должна меня ревновать к этой дрочилке в кустах. После акта с Марией я теперь так к этой голой незнакомке относился. Связь случайная, с каким мужчиной не бывает! Главное же, не телесное вожделение, а духовное единение. Главное в таком одухотворенном акте — готовность умереть, а не кончить. Тогда это — любовь, а не просто секс.
Я успокоился, отдохнул, поплавал. Незнакомая Партнерша из гущи кустов не высовывалась. Я хотел, было, еще раз пойти найти ее, но не стал: чистое «геометрическое» воспоминание — мало ли что! — могло быть испорчено. Я взял Марию, и мы пошли домой.
Я сейчас с Марией — по два раза в день: утром и вечером. Утром, разомлевший от летнего сна, я беру ее к себе на постель, ласкаю и глажу любимую женщину до изнеможения в собственных яичках, что говорит о напоре спермы. Тогда мы соединяемся, улетаем и путешествуем с нею в ее трансцендентных мирах, не задаваясь вопросами о цели и необходимости. Вечером после ванны я некоторое время голый лежу с ней, ничего не испытывая: просто отдыхаю рядом с женщиной. Член сам напряжется, когда будет нужно: при свободном распоряжении собою спешить некуда. Это ощущение внутренней свободы особенно ценно; любовь почемуто сильно связана с чувством свободы, и чем более искренне это чувство, тем на более глубокое чувство любви оно указывает.
И вот что важно: а к Нему она такое испытывала? Что вообще она к Нему испытывала? Вот что меня занимает. Ибо то, что со мною, — понятное дело: кто я и кто она! Тут ее полная свобода. (Значит, и любовь.) А вот с Ним — как? Чувство какое — свободы или страха? Со страха любви не бывает, а вот секс возможен. Так что у Него с нею было — любовь или только плотские утехи? Было ли у Него полное удовлетворение, которое возможно только при любви? А возможна ли любовь с одной стороны или для этого все-таки нужна обоюдная любовь? Конечно, Он должен подчиняться тому, как Сам все и устроил. А как Он конкретно с нею устроился? Я ведь не знаю! И вдруг она Его все же любила? Тогда как же свобода? А кто говорит, что ее не было? Тогда хотя бы на какой-то момент она должна была стать равной Ему. С другой стороны, почему бы и нет? Ведь я же не ведаю, что у них происходило в постели. (Любопытно, а использовалась ли у них позиция она «сверху»?)
Что касается наших взаимоотношений, то они скреплены, как ни парадоксально, взаимной необязательностью. Вот где настоящая свобода! Скажи она хоть слово, да что — скажи: как она скажет? Подумай! Подумай она хоть раз, и даже не подумай — почувствуй! Почувствуй она неприязнь ко мне хотя бы раз — я бы вмиг ощутил, мне и говорить ничего не надо, и думать. Или — то же и я: подумай… хотя нет, я не в состоянии подумать плохо! О ней? Невозможно, невозможно. Тогда это означает, что я раб. Во мне нет свободы. Я ее раб, и при этом хочу длить эту сладостную неволю. Но только в акте любви я свободен. Тут уж — да конечно. Иначе ничего не может получиться: угнетенный неспособен к любви. От страха вожделенного напряжения не возникает.